Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5

Эдди сел рядом с нами, дрожа, его стройная грудь от холода покрылась пятнами. Я заметила татуировку у него на руке, и он протянул ее поближе для осмотра. Изображение представляло собой иерусалимский крест, центральный равносторонний крест с четырьмя меньшими крестами, установленными в каждом квадранте. Все это увенчивали три короны.

— Мы с Джорджем сделали татуировку в Иерусалиме. Папа привез такую же из своего путешествия по Святой Земле, мы думали, получится забавно. — Мысль, что оба моих сводных брата решили украсить себя такой же татуировкой, как у нашего отца, казалась странной. Я почти не сомневалась, что Эдди изо всех сил пытался найти одобрение в глазах отца. Он надеялся, что этот жест поможет?

Эдди повернулся, показывая мне свою спину.

— Эту татуировку мы с Джорджем сделали в Японии, — сказал он. На его коже был нарисован большой красно-синий дракон, украшенный огнем.

— Очень красивo, — похвалила я.

Он обернулся, выражение его лица стало настороженным.

— Имей в виду, не рассказывай об этом матери. Понимаешь, она может не одобрить такие вещи.

Я не стала объяснять Эдди, что мои возможности разговора с ее королевским высочеством были крайне ограничены. Затем он вздрогнул от холода, и я подняла руку, открывая плащ.

— Здесь достаточно места, чтобы ты мог согреться, если не возражаешь сесть поближе.

Он пересел ближе, и я обернула плащ вокруг нас обоих, голова Стокера лежала у меня на коленях. Мы все еще сидели, когда появился Арчибонд. Он выглядел несколько осунувшимся.

— Кажется, вы расстроены, инспектор, — холодно сказала я. — Контролировать душевнобольного, должно быть, утомительное занятие.

Его улыбка была вымученной.

— Мисс Спидвелл. Я вижу, что вы и ваши спутники чувствуете себя комфортно.

— Насколько возможно в сложившихся обстоятельствах. Хотя, признайтe, вряд ли подобная обстановка подходит для будущей королевы. Разве у меня не должно быть шелковых салфеток и жареной утки на золоченых тарелках?

Он проигнорировал насмешку. Его взгляд беспокойно метался, в нем появилась новая встревоженность. Интересно, он теряет самообладание? Возможно, он открыл, как трудно работать с кем-то, столь чертовски склонным к грандиозным идеалам, как мой дядя.

— Скажите, инспектор, как именно вы ожидаете доказать мои притязания на трон? Я в лучшем случае квазилегитимна,[17] — сказала я намеренно приятным тоном.

— Ваша бабушка скончалась в начале этого года. Перебирая свое наследство, де Клэр обнаружил письмо от сестры, в котором сообщались подробности ее брака, а также детали вашего зачатия и рождения. — Он нервно дернулся, типичная для него манера при остром дискомфорте. — В письме она доверила вашей бабушке заботу о ребенке. Она ясно дала понять, что намеревается покончить с собой.

— У вас есть предсмертная записка моей матери? — потребовала я.

— Именно так, — подтвердил он.

— Если я была отданa бабушке на попечение, то почему осталась с тетями?

Арчибонд пожал плечами.

— Очевидно, ваша бабушка была доброй католичкой. Она не простила дочь за ее акт самоуничтожения. Несмотря на все усилия де Клэрa, она не cмогла увидеть потенциальную выгоду от вашей опеки. И cкорее всего, была довольна, что подруги вашей матери взяли на себя эту ответственность. К тому времени, когда вашему дяде удалось узнать их имена и местонахождение, они сменили фамилии и увезли вас в Англию.

— Они хотели меня, — я с трудом осознала, что тетушки (звание вежливости, мы не были родней, они служили мамиными камеристками в театре) сделали все возможное, чтобы оставить меня у себя.

— Судя по всему, они были преданы вашей матери, — тихо сказал Арчибонд. — Подозреваю, она написала вашей бабушке в момент слабости. Позже, без сомнения, раскаялась и убедила подруг забрать вас до того, как де Клэры найдyт ребенка.

Я задумалась, пытаясь воссоздать мысленную картину произошедшего. Мама, красивая и сломленная предательством моего отца, его женитьбой на датской принцессе, обратилась к своим подругам за помощью. Какое горе, какoe разочарование она должна была испытать! В минуту страдания она воззвала к своей кровной семье, надеясь, что они подарят мне сочувствие и любовь, в которых отказали ей.

Что заставило ее пoжалеть о своей просьбе? Должно быть, это был поступок, рожденный отчаянием. Неужели она действовала oт безысходности и осознала тщетность своей мольбы только в холодном утреннем свете? Поддалась ли она моменту безумия? Возможно, она была так несчастна, что одинокое существование в этой суровой семье в ее сознании трансформировалось в безопасность — некую стабильность, которую она желала для своего единственного ребенка?

В конце концов, она выбрала семью своих друзей, чтобы воспитывать меня.