Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5

Он усадил меня и снял с меня жакет. За ним последовала блузка, и я осталась в одном лифе. Я фыркнула.

– Что? – спросил он.

– Я представила себе лицо бедной леди Корделии, если бы она нас сейчас увидела. Кажется, мы и правда слишком часто волею судьбы оказываемся вместе в разной степени обнаженности.

Он протянул мне мою фляжку с агуардиенте.

– Выпей и угомонись. Мне придется промыть рану, прежде чем я пойму, что ты сделала с моей ювелирной работой.

Следующие несколько минут были не из приятных, но он делал свое дело быстро, аккуратно и, как я уже раньше замечала, невероятно деликатно. Оказалось, что разошлась всего пара стежков, и он снова сшил разошедшиеся края раны, немного волнуясь.

– Почему, черт возьми, я трачу на тебя свои бесценные усилия, если ты постоянно рвешься в какую– нибудь передрягу?! – ворчал он.

Это замечание прозвучало так ужасающе несправедливо, что было не найти достойного ответа, а потому я и пропустила его мимо ушей. Меня сильно занимали мысли о событиях прошедшей ночи.

– Как ты думаешь, человек, который стрелял, будь то мистер де Клэр или кто-то другой, желал нам добра? Или он охотился на убийцу барона, а мы просто, сами того не ведая, помогли ему напасть на след преступника?

– Не знаю, да и не хочу знать, – пробормотал он, аккуратно пряча конец шелковой нитки.

– Теперь точно останется шрам, – предупредил он меня. – И не смей никому говорить, что это моя работа. Я всегда славился незаметными швами, это ты все испортила.

Я осмотрела полоску тонких, аккуратных стежков и пожала плечами, только немного поморщившись.

– Буду считать его почетным знаком, приятным напоминанием о наших совместных приключениях, когда впаду в старческий маразм, и никто не поверит, что однажды я гонялась за убийцей.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и принялся мыть инструменты, а я накинула шаль. Я не стала одеваться, и Стокер замочил мою блузку в подсобном помещении, о котором упоминала леди Корделия. Он вернулся и сел рядом со мной, когда закончил. Сверток лежал у меня на коленях, и я теребила сиреневую шелковую ленту.

– Почему ты не решаешься его открыть? – спросил он.

– Пытаюсь продлить волнительный момент предвкушения, – весело сказала я. – Но не думаю, что ты в состоянии меня понять.

– Понять тебя не так уж сложно, – ответил он. – Пока ты не открыла этот сверток, все кажется возможным. Там может быть скрыт абсолютно любой секрет: «письма из ларца»[19], или просто счета барона, или подтверждение того, что твоя мать была русской принцессой.

– Да, все верно. – Я слабо улыбнулась.

Он порылся у меня в сумке и вернулся с двумя тонкими сигариллами. Он зажег их от камина и протянул одну мне.

– Тогда давай насладимся этим моментом ожидания в полной мере, – предложил он.

– Спасибо, что не закурил свои ужасные сигареты, – сказала я ему, вдыхая сладкий запах.

В ответ он только хмыкнул, и какое-то время мы сидели в дружеском молчании.

– Иногда лучше не знать, – вдруг сказал он и посмотрел мне в глаза, – и чтобы секреты так и оставались секретами.

– Если не ошибаюсь, в тебе говорит опыт.

– Да.

Он посмотрел на свои руки: в пальцах была зажата тонкая сигарилла, и вверх поднимались завитки голубоватого дыма. Он молчал, а мне не хватило духу его расспрашивать.

– Мы ведь даже не уверены, что в этом свертке есть какая-то информация обо мне, – заметила я. – Это вообще может быть что угодно.

– Конечно, – ответил он.

Нагнувшись, Стокер выбросил свой окурок в камин, потом и мой.

– Ну что ж, как сказала бы Аркадия Браун, excelsior! – воскликнул он, иронично приподняв бровь.

Казалось, ленточка не хочет, чтобы ее развязывали. Сначала она будто сопротивлялась, но потом подалась под моими настойчивыми пальцами. Мне на колени выпала пачка бумаг: письма, газетные вырезки – и я взяла одну наугад. Она была из американской газеты, фотография с короткой заметкой.

Я прочла ее вслух, неожиданно хриплым голосом. «Знаменитая ирландская актриса Лили Эшборн начинает турне по Америке», – говорилось в заголовке. Я прочитала все до конца (это было краткое описание ее шумного успеха на английской сцене), а потом стала рассматривать фотографию. Затем молча протянула ее Стокеру, а он высказался коротко и по делу:

– Черт побери!

– Эта вырезка от 1860 года. Я родилась в шестьдесят втором, двадцать первого июня, если быть точной. Наверное, это моя мать. Как думаешь? – спросила я глухо.

Его губы тронула улыбка.

– Вы с ней похожи даже больше, чем близнецы, – заверил он меня.

Я вновь взглянула на благородное, решительное лицо, волну черных волос, любопытные глаза с вызовом во взгляде.

– В ней чувствуется некая дерзость, – сказала я.

– Что неудивительно, – согласился он. – Обычно актрисам не свойственна сдержанность.

Я взяла в руки другую бумагу.

– Кажется, это письмо барону. Оно начинается со слов «Дорогой Макс!».

– А что дальше?

Я пробежала глазами письмо, отметив про себя витиеватый, неразборчивый почерк, сиреневые чернила, жирно подчеркнутые отдельные слова.

– Оно от Лили. И… о господи.

Он протянул руку, и я отдала ему письмо.