Тайны войны

– Простите, но в чем же русские были правы, когда они предлагали защищать чехов? Разве худой мир не лучше доброй ссоры?

Вместо ответа Вильям сам задал вопрос:

– Может быть, вы скажете сами, почему мы до сих пор водим русских за нос?

– То есть как?

– А так. В Москве сколько месяцев идут переговоры? А толку вот! – Вильям показал кончик ногтя. – Сейчас кого послали в Москву заключать военное соглашение? Коменданта плимутского порта, отставного служаку. А у русских Ворошилов ведет переговоры. Да и ехала наша делегация в Москву без малого две недели. Дали ей что ни на есть самую тихоходную баржу. Думаете, русские – дураки, не понимают? Они посмотрят, посмотрят да плюнут, поверьте моему слову!

– Да, но переговоры зависят не только от нас. От русских тоже… Простите, ваша профессия?

– Докер.

– Вот видите! – сказал Эмерли, словно обрадовавшись внезапному доводу. – Дипломатия – это не погрузка в порту. Я бы сказал, профессия более тяжелая, чем ваша.

Вильям вдруг обозлился на этого человека с тростью и выпирающим брюшком. «Раз докер – значит, дерьмо, ничего не понимает…»

– Действительно, в дипломатических тонкостях мы не разбираемся, – Вильям иронически скривил губы, – но скажу вам, что с нашими дипломатами каши не сваришь. Они, простите, клистирной трубкой хотят тушить пожар…

– Но зачем же так резко? – Лорда Эмерли покоробила грубость докера, который не оставлял раздражающего, иронического тона. – А ваш коллега думает так же?

Джон чертил прутиком на земле какой-то замысловатый узор. Он поднял голову, встретился глазами с приятелем и ухмыльнулся, – так он улыбался ему за игрой в карты, поняв, с какой масти нужно ходить.

– Я тоже не дипломат. Знаю только, что за Чемберлена теперь голосовать не буду. Пусть вот этот за него голосует, – Джон ткнул пальцем в газету, – который про Данциг пишет. У нас в Глазго так говорят: «Не надо изображать из себя гусака». Это значит, что не следует человеку попадать в дурацкое положение. Я говорю про нашего премьер-министра…

Эмерли поторапливался в Лондон. Нового ничего нет. Пора ехать.

Когда сели в машину и шофер стал разворачиваться на узенькой улочке, вымощенной брусчаткой, секретарь спросил:

– Вы хотели заехать куда-то еще?

– Нет, везде одно и то же. Главное, что в одних и тех же выражениях. А этот докер с насмешливым лицом хотя и примитивно, но с убеждением высказывает общую точку зрения.

Для себя лорд отметил: с программой умиротворения Гитлера на выборах выступать нельзя, избирательная программа должна быть иная.

Шофер вывел машину на шоссейную дорогу. Отсюда можно было ехать к побережью, в имение Эмерли, либо налево – в Лондон.

– Куда прикажете, сэр?

– В Лондон.

– Да, сэр…

Набирая скорость, машина мягко катилась по асфальтовой глади. За стеклом поплыли знакомые пейзажи – вересковая пустошь с отарой овец, сгрудившихся на берегу ручья, руины старого замка на холме, вековые дубы и зеленый буковый лес в стороне от дороги. Картины, мелькавшие за окном, будто сошли с полотен старых художников. Все это было столь знакомо, так привычно с раннего детства, что Эмерли не обращал внимания на дорогу.

Лорд посмотрел на часы – без пяти три. Он еще успеет переодеться и немного отдохнуть с дороги. Лорд Черчилль пригласил его к вечернему чаю, – значит, в пять. По вечернему чаю или ленчу можно проверять часы. Ровно в пять вся Англия садится за чайные столики.

Несведущему человеку могло показаться странным, что в разгар лета, тем более в воскресенье, лорд Эмерли должен ехать на файф-о-клок в душный, задыхающийся от зноя Лондон. Но время было тревожное, со дня на день ждали серьезных событий. Поэтому Черчилль, как и многие члены парламента, не говоря уже о министрах, проводил летние каникулы в городе.

Лорд Эмерли погрузился в раздумье. Он откинул голову на спинку сиденья и казался спящим. Секретарь так и подумал, покосившись на своего шефа. Ни одно движение бровей, опущенных уголков рта не выдавало его мыслей. Какие бы чувства ни охватывали лорда, будь это в разговоре с детьми или на парламентской трибуне, лицо его оставалось бесстрастным. А улыбка рождалась почти механически именно в тот момент, когда этого требовали обстоятельства. Лорд улыбался только нижней частью лица.

Опытный парламентарий, каким считал себя лорд Эмерли, был откровенен только наедине с собой. Мысли его перескакивали с одного на другое, но главным образом вращались вокруг наиболее важных международных событий. По дороге в Лондон Эмерли раздумывал о предстоящей встрече. Она имела прямое отношение к тому, что происходит в мире.