Тайны войны

– Вместе с Чехословакией, господа, мы потеряли двадцать одну регулярную дивизию союзной нам чехословацкой армии, и, кроме того, мы потеряли не меньше шестнадцати дивизий второй очереди, которые чехи могли бы мобилизовать дополнительно. Я напомню, что говорил господин Гитлер полгода назад, когда немецкие войска вступили в Прагу. У нас нет оснований сомневаться в его словах. Он сообщил, что в распоряжение немецкого вермахта перешло полторы тысячи чехословацких боевых самолетов, две тысячи орудий, пятьсот танков, почти пятьдесят тысяч пулеметов и больше миллиона винтовок.

Могу дополнить, господа, информацию тем, что чешские заводы Шкода, которые также перешли к немцам, по своей мощности равны производительности всех английских военных заводов. Таким образом, в жертву политическим целям мы принесли значительное понижение собственного военного потенциала и на столько же увеличили потенциал Германии.

«Что он мелет? – беспокойно подумал премьер. Его бычья шея стала пунцовой. – Это же в мой огород камень!» Другие министры, причастные к Мюнхенскому договору, почувствовали себя тоже неловко. Слова Гамелена они посчитали почти неприличными. Премьер поднялся, чтобы направить прения в нужное русло, но удержался и снова сел – Гамелен переходил ближе к делу.

– Господа министры, – продолжал он, – оккупация Чехословакии немцами поставила нас в сложное положение. С одной стороны, мы обязаны, по договору, немедленно прийти на помощь польскому правительству, но, с другой стороны, каждое слово французской нации, которую вы здесь представляете, а тем более ультиматум, мы должны подкреплять реальной силой. На этом держится престиж Франции. И если вы сегодня задаете вопрос, готова ли французская армия подкрепить силой ваше веское слово, я отвечаю – да. Она готова подкрепить ультиматум, но для этого нужно время. Французская армия может вступить в действие не раньше чем в понедельник вечером. Однако военные авторитеты прошлого не рекомендуют начинать сражение с вечера. Поэтому реальнее будет назвать срок готовности армии – утром во вторник. Сегодня у нас, как известно, суббота…

«Ловко он обернул! – воскликнул про себя Боннэ. – Не так уж глуп, как кажется на первый взгляд». Боннэ решил действовать сразу, пока министры находятся еще под впечатлением выступления генерала. Действительно, – ультиматум, ультиматум, а подкрепить его нечем!

– Господа! – Боннэ повернул нос, словно руль, сначала направо, потом налево. – В этот час, господа, мы обязаны быть решительны и едины. Я понимаю настроение общественных кругов нашей страны. Понимаю и разделяю – германскую агрессию следует остановить. Но, господа, следует быть разумными. Я полагаю, – меня убедило в этом заявление руководителя вооруженных сил Франции, – что самое правильное решение будет заключаться в том, чтобы отложить срок ультиматума на понедельник. О, я понимаю ваше всеобщее нетерпение, негодование, но в понедельник наш ультиматум мы подкрепим как бы подписью армии. Я напомню вам слова Меттерниха, – Боннэ решил блеснуть знанием истории. – Он говорил так: «Я никогда не посылал ультиматума, не имея за собой достаточных вооруженных сил». Это разумно. А пока мы предупредим господина Гитлера в более мягкой форме. Я не опасаюсь в такое суровое время произнести это слово. Мягкость, господа, еще не признак слабости. Пока молчат пушки, мы тем временем сможем предпринять некоторые дипломатические шаги. Тогда, может быть, нам и не придется предъявлять ультиматум.

По выражению лиц министров, сидевших вокруг стола, Боннэ решил – они склоняются к его точке зрения. Перед голосованием следовало выложить еще один козырь, и министр иностранных дел бросил этот козырь на стол.

– У меня есть реальные основания для оптимизма, – сказал он. – В глубокой тайне могу сообщить кабинету, что Италия не выступит на стороне Германии. Значит, Гитлер останется один, без поддержки. Он пойдет на уступки. Моя достоверная информация поступила через Лондон из Рима, от британского посла Перси Лорена. Чиано проговорился послу, что итальянцы не будут и не хотят воевать. Это меняет дело в нашу пользу. Основой нашей политики должна быть гибкость и еще раз гибкость. После такой информации я обещал итальянскому правительству не предъявлять Германии ультиматума по крайней мере до понедельника. Я взываю к благоразумию, господа, и прошу голосовать вопрос.

Министры согласились с мнением Жоржа Боннэ. Премьер закрыл заседание. Члены кабинета разъехались с надеждой, что, может быть, еще удастся уговорить Гитлера.

V

Вечером после заседания совета министров секретарь Боннэ разыскал Бенуа – он был в редакции – и передал, что министр просит его завтра приехать на Кэ д'Орсэ. Когда? Чем раньше, тем лучше, с самого утра.

Не было еще десяти часов, когда Жюль появился в приемной. Министр ждал его – секретарь тотчас же учтиво предложил пройти в кабинет.

Боннэ был чем-то расстроен. Он перелистывал донесения, поступившие из полиции: