Тайны войны

Николай рассказывал, что только в прошлом году женился, теперь у них дочка Маринка. Вера, жена его, замечательный человек и очень красива. Николай пожалел, что нет света, показал бы ее фотографию. Она любит его и каждый день почти пишет письма. Жаль, что приходится жить врозь.

После Андрей видел фотографию Веры. Она не показалась ему такой уж красивой. Зина куда интереснее. Николаю ничего не сказал. Раз она кажется ему красивой, пусть так и будет.

Той ночью Андрей сначала был сдержан, охотно слушал в темноте незнакомого собеседника. Ему нравились его располагающая общительность, восторженная влюбленность, с которой говорил тот о жене, дочке. Потом Андрей разговорился и сам. Сказал, что тоже любит, но еще не женился. С Зиной обо всем они договорились. Загс – простая формальность. Зина весной окончила медицинский институт, но еще не уехала на работу. Если бы не война, как раз был бы у него сейчас отпуск. Они собирались провести его вместе. Тогда он и усыновил бы Вовку. Ведь у Зины есть сын…

О том, что Зина пишет редко и неаккуратно, Андрей тогда не сказал. Он испытывал почти зависть к новому приятелю. Все у него так хорошо и просто. Андрею не хотелось признаваться в своих огорчениях: незачем выворачивать себя наизнанку.

О переживаниях друга Николай узнал позже, когда оба получили назначение в одну дивизию. Они частенько встречались – саперы действовали вместе с полком, где комбатом стал Николай Занин. Вместе лазили ночами по переднему краю, разведывали укрепления противника, рвали надолбы, делали проходы, а под утро возвращались усталые, и Андрей нередко оставался в расположении батальона. Комиссара здесь отлично все знали.

С тех пор как Андрея отозвали в политотдел корпуса, он не бывал у Занина. Как-то так получалось, что ездить приходилось в другие части. Только предстоящее наступление свело товарищей на несколько часов вместе. И вот сидели они, как прежде, будто и не расставаясь, оба довольные и такие близкие, что сейчас просто не могло быть между ними никакой тайны. В блиндаж доносилась время от времени пулеметная стрельба, – комдив приказал ночью проводить обычный поиск разведчиков, чтобы противник не заподозрил неладного в наступившей тишине.

Флягу опорожнили в два приема. Николай подавил ее ручищами, будто выжимая последние капли, предложил еще – у Тихона Васильевича есть в запасе. Андрей отказался – завтра тяжелый день. За весь вечер они только раз, да и то стороной, вспомнили о предстоящем бое. Не сговариваясь, оба исключили из разговора завтрашний день. Черт его знает, как там получится. На войне всякое бывает, лучше не думать…

Но думалось это само. Предстоящий бой как бы присутствовал в разговоре, создавал особое настроение, вызывал чувство еще большей близости.

– Знаешь, Андрей, – начал Занин и быстро убрал со стола флягу: ему показалось, будто кто-то идет в блиндаж, – странная у людей натура. Вот мы с тобой, кажется, друзья – дальше некуда. А по-дружески я должен бы взять да и написать твоей Зинаиде: так, мол, и так, мешаешь ты воевать нашему брату.

– Этого еще не хватало!

– Нет, ты послушай. Мы с тобой можем говорить просто, понимаем, что такое война, какого напряжения требует она от человека. Ну, а если к этому напряжению добавляется что-то еще, ненужное и бессмысленное, вроде твоих переживаний…

Андрей перебил Занина:

– Что же, по-твоему, выходит, я не могу и переживать? Раз политработник, значит, и не ревновать, не страдать, не думать ни о чем, кроме надолб и морально-политического состояния вверенной тебе части… Я умышленно говорю таким военно-бюрократическим языком, но душа-то у нас другая.

– Об этом я и хочу тебе сказать. У нас говорят: все для фронта. Правильно. А что значит – всё? Боеприпасы, харчи, сто граммов водки на сутки, доппаек офицерам? Разве это все? А душевное спокойствие солдата мы сбрасываем со счетов? Зина твоя должна понимать это или нет?

– Может быть, ты прав. Я думаю о другом. Как можно так… Знаешь, Николай, – Воронцов взял друга за локоть, – я иной раз думаю: пусть бы меня хоть ранило, пусть об этом дошло бы до Зины, тогда она, может, стала бы чаще писать. Вот я… – Андрей вспомнил недоставленные телеграммы, хотел рассказать.

Николай перебил его:

– Ну и дурак! С такими мыслями только в бой идти! Вот разозлюсь и накатаю я твоей Зиночке… Скажи, ты сильно ее любишь?

– Я уж и сам не знаю… Я тебе никогда не говорил об одном. Сейчас скажу, раз зашло… Видишь ли, кончал я институт в тридцать шестом году, защитил диплом и поехал на юг. Месяца полтора пробыл в Крыму. Ну вот, познакомился там с одной девушкой. Звали ее Ингой. Красивая и какая-то совсем особенная, даже по лицу. Глаза скорбные, грустные, – тоска, что ли, в них, не знаю, – а рот немного насмешливый. Отец ее шуцбундовец был, из Австрии к нам эмигрировал. Она с ним приехала. Санаторий МОПРа был с нами рядом, вот и познакомились. Инга просто влюблена была в Советский Союз. Может быть, из-за этого и полюбила меня.

– Подожди! К чему это ты? Я что-то не улавливаю твоей мысли…