Тайны войны

«Никогда, — говорит Геринг, — ни одного генерала не спросили, одобряет ли он ту или иную политику. Когда Гитлер излагал свои военные планы, ему и в голову не приходило задавать такой вопрос. Невозможно себе даже представить, чтобы какой-нибудь генерал поднялся и сказал:

«Мой фюрер, я считаю, что вы ошибаетесь; я не согласен с пактом, который вы заключили и с теми мерами, которые вы хотите принять». Такой генерал был бы немедленно расстрелян, а все остальные сочли бы его за сумасшедшего».

Ни один из политических шагов Третьего Райха не подвергался предварительному обсуждению. Государственный Совет, которого номинальным президентом был Шахт, не собрался ни разу. Совещания собирались только по вопросам выполнения уже принятых решений, но не для обсуждения и решения проблем. Самые же решения принимались следующим образом: Гитлер призывал трех, четырех приближенных, ближе всего стоявших к данному вопросу, излагал им свой проект и говорил: «Вот чего я хочу. Что вы предлагаете?» В начале своей карьеры он еще выслушивал возражения. В конце ее он не слушал уже ничего.

Он не терпел, чтобы кто либо имел общее суждение о его политике и его замыслах. Он говорил:

«Каждый должен знать только то, что его непосредственно касается и только в нужный момент, т. е., вообще говоря, как можно позже».

Поэтому его дипломаты не имели понятия о его военных планах, а его генералы — о политических замыслах. Те, что ковали оружие, не знали, для чего это оружие предназначается.

Кайтель свидетельствует, что ОКВ, т. е. Верховное командование вооруженными силами, не смело давать министерству иностранных дел хотя бы малейшие сведения о военных операциях. А Риббентроп заявляет, что министерству иностранных дел было запрещено давать Верховному Командованию хотя бы малейшие сведения о ходе дипломатических дел. Шпеер, министр вооружения член кабинета министров, утверждает, что он узнал о вступлении германских войск в Польшу только по радио. Это кажется безумием, но это факт.

Но эти слепые сподвижники фюрера мирились со своей слепотой. Почти до самого Нюрнберга они оправдывали эту систему управления, которая сводила их деятельность к роли зубчатых колее машины и все же, в конце концов, привела их на скамью подсудимых и на виселицу.

«Демократия, — сказал Геринг, — привела Германию к катастрофе. Только принцип вождя мог ее спасти».

Справедливость требует отметить, что среди массы людей, увлеченных этой чудовищной системой, нашлись все же немногие, которые уже очень скоро были охвачены серьезным беспокойством. Мы дальше встретимся с такими примерами. Тем не менее, даже те, кто не были «наци», даже те, кто отворачивались от их идеологии, все же повиновались и служили режиму.

Привычка к повиновению, всегда особенно сильная на вершинах иерархии и сознание, что судьба Германии волей-неволей связана с национал-социализмом, — объясняют многое, но далеко не все. История несомненно должна будет исследовать то необычайное влияние, которое Гитлер оказывал на ум и волю всех своих соратников. Материалы Нюрнберга, показания обвиняемых и свидетелей и рассказы людей, знавших фюрера, помогут раскрыть ту атмосферу почти колдовского наваждения, в которой развертывалась трагедия Германии.

Наибольшее впечатление производит свидетельство человека, ныне уже умершего, который по своему рождению и по своему прошлому был далек от национал-социализма, человека, который пытался сдержать Гитлера, но которого Гитлер обманул, сломил и выбросил, — маршала фон Бломберга.

«Было невозможно, — рассказывал Бломберг, — противоречить Гитлеру; и не только потому, что он говорил всегда с огромной убедительностью и страстностью, но также и потому, что от него исходило какое-то излучение, что-то магнетическое, что заставляло людей следовать за ним и принимать его идеи. Он овладевал вами и увлекал вас помимо вашей воли. Он обладал огромным личным магнетизмом, колоссальной властью внушения».

Кайтель, который был не очень интеллигентен и не шел дальше простых сравнений, сказал: «Гитлер был страшный мотор».

Да, настолько страшный, что он швырнул Германию в пропасть.

* * *

«Одной из самых замечательных черт Гитлера, — говорит Кайтель, — была его необыкновенная привязанность к «старой гвардии» партии».

«Старая гвардия» — это первые члены партии, собиравшиеся в пивных Мюнхена, участники «путча» в Фельдгеррнхалле. Все они были авантюристы, люди без профессии, бездельники, готовые на все, из которых политика сделала убийц. Они все стали впоследствии райхслайтерами и гаулайтерами, т. е. правителями и губернаторами, новой аристократией Германии. Некоторые из них очутились на скамье подсудимых в Нюрнберге: матрос Заукель, учитель Штрайхер, полицейский Кальтенбруннер. Большая часть их принадлежала к низшим классам общества и почти все были родом не из Пруссии, — которая дала очень мало партийцев, — но из южных и западных областей Германии.