Тайны волхвов. В поисках предания веков

«Некая странная сила, гораздо более мощная, чем его (езида) обычная сила, держит его внутри…

Если езида насильно вытаскивают из круга, он немедленно впадает в состояние каталепсии, из которого выходит, как только его внесут обратно в круг. Если же его не внесут в круг, он возвращается в нормальное состояние, как мы имели возможность убедиться, только через тринадцать или двадцать один час.

Невозможно привести его в нормальное состояние никаким иным способом. По крайней мере, ни моим друзьям, ни мне не удавалось сделать это несмотря на то, что мы уже владели всеми известными современной науке о гипнозе способами выведения людей из каталептического состояния. Только их жрецы могли сделать это с помощью определенных кратких заклинаний».

Если Беннетт и питал надежды увидеть подобные явления, его ждало разочарование. Либо люди, принимавшие его в долине шейха Ади, избегали при нем оказываться в круге, либо — скорее всего — хранили для себя такого рода представления, понятные лишь немногим. Каю бы Беннетт ни воспринимал значение езидов и их необычного культа, к несчастью, он не воспользовался их предложением пожить с ними и узнать побольше об их внутренних тайнах. Поэтому он мог мало что сказать сверх того, что считал их живой связью с древними культами, служившими прообразом раннего христианства.

«Их культ — мешанина из савеизма, христианства и ислама. Вероятно, время от времени они одалживали разные легенды, дабы связать свои верования с господствовавшими на данный момент в окружающем мире. Езиды могли быть связаны и с древним культом Митры. Если сравнить символы святилища шейха Ади и храма в Хатре^[18], можно узнать в них змею и даже, пожалуй, скорпиона».

Митраизм обычно рассматривается как еретическая ветвь Зороастризма, но это является чрезмерным упрощением. Отношения между двумя религиями на самом деле гораздо сложнее и во многом напоминают отношения между христианством и исламом. Как ислам в некоторых отношениях является реформированной версией христианства и одновременно новым выдвижением свойственной Ветхому Завету идеи приближения к Богу путем подчинения его воле в повседневной жизни, так и митраизм явился во многих отношениях возвратом к дозороастрийскому прошлому.

В персидской, арийской традиции, предшествовавшей зороастрийской реформации, уже имелся Митра, который — вместе с Варуной и Индрой — был одним из великих богов. Его тесно связывали с понятием справедливости и призывали в свидетели в случаях испытания огнем, когда обвиняемого заставляли бежать по узкому проходу между двумя пылающими поленницами. Связь между Митрой и огнем со временем становилась крепче, и — подобно христианскому архангелу Михаилу, с которым его можно сравнить — он стал солнечным божеством. Он олицетворял опаляющий жар. солнца и его же свет. Так, на эзотерическом или обыденном уровне учения Митра был огненным богом-солнцем, господином заветов и олицетворением абстрактного качества справедливости. Однако не этим привлек его культ приверженцев из числа римлян. Для них он был олицетворением героя. Его культ, распространившийся с быстротой огня по всей Римской империи в I и II веках н. э., был субъективнее классического зороастризма. Греки и римляне воспринимали Митру как героическое божество в образе человека, равноценное Геркулесу и богам солнца Аполлону и Гелиосу^[19].

К несчастью, до нас дошло мало письменных памятников касательно римского митраизма, хотя сохранился ряд рельефов и статуй, которые дают нам широкое представление о характере этого культа. Его центральное предание явно связано с мифами о зороастрийском и библейском сотворении мира. Митрас, как и Гайомарт, — дитя божье. Родился он из скалы возле святого потока у корней дерева^[20]. Но он же и «Адам», отведавший плода дерева и скроивший одежды из его листьев. Как заметил знаменитый мифолог Джозеф Кэмпбелл, нет греха в том, что он отведал плода.

«В персидском Митре соединены два Адама^[21], ибо не было греха, не было Падения, связанного с совершением им героических деяний в мирской жизни. Ребенок срезал ножом плод с дерева и скроил одежду из его листьев: опять же подобно Адаму — но без грехопадения. Есть и другая сцена, когда он стреляет стрелами в скалу, из которой струится вода; дабы освежить преклоненного молящегося. Мы не располагаем мифом, но этот эпизод уже сравнивали с тем, в котором Моисей добыл воду в пустыне из скалы своим жезлом (Исход, 17, 6). Однако Моисей согрешил, ибо ударил дважды, и поэтому ему было отказано в доступе в Землю Обетованную — как согрешил Адам и лишился рая. Спаситель же Митра и отведал плода с дерева-матери, и добыл влагу жизни из скалы-матери, не согрешив при этом».