Тело цепенело. Он откинул бутылку и попытался встать, но тщетно.
— Заходите! Недолго музыка играла, — какой-то до боли знакомый голос зазывал народ в дом.
— Хозяин «Рая», опять ты, — вспомнив вошедшего, прошипел Жан.
— Он самый, — по-матерински нежно откликнулся он.
— Этот скот не вырубился? — спросил кто-то из подельщиков.
— Не переживай, балбес, ты же видишь, чтобы вырубить такую тушу нужна не одна бутылка нашего фирменного.
— А с этими что делать? — в голосе говорившего послышалось нетерпение.
Трактирщик очень наглядно продемонстрировал ближайшие планы, выразительно проведя по горлу ребром ладони.
— Не берите грех на душу, — Жан пытался изо всех сил образумить банду, — они же беззащитны сейчас. Берите, что нужно, только не убивайте!
Пошевелиться он не мог, его словно парализовало.
Ощущение, что вот-вот он провалится в беспамятство, просто убивало. Заветное оружие, которое спасло бы, оттягивало карман. Но в таком состоянии он не мог им воспользоваться.
— Ладно, святой отец просит не брать грех на душу, так уж и быть, не будем. Хотя… почему бы не взять?
Он обернулся и возникшим в руке, казалось, из воздуха, разделочным ножом, провел по горлу ближайшего к нему дворянина. Остальными с каким-то убийственным хладнокровием занялись другие.
— Почему? — прошептал Жан, почти теряя сознание. — Что сделали они…
«Сколько еще невинных людей погибнет из-за меня?!» — вопили остатки его сознания.
— А с этим что делать?
Грязный сапог выбил стул из-под Жана. Он с грохотом упал, разбив лицо. Трактирщик, схватив за грудки обездвиженное тело, нежно проворковал:
— Я сразу понял, что этот малый принесет нам кучу монет. Правда, поначалу мы действовали неправильно.
Он с силой оттолкнул молодого человека, а потом начал обшаривать карманы. Первое, что бросилось ему в глаза, был браслет, подаренный Венерой. Но попытки содрать его не увенчались успехом. Драгоценный дар просто врос в кожу молодого человека и сейчас походил на искусно сделанную татуировку.
— Однако, — вытаращил глаза трактирщик, — я говорил, что ты не так прост, как кажешься.
От злости за неудачную попытку поживиться он со всей силы ударил Жана по ребрам, отбив себе руку. Потом обыск продолжился. Наткнувшись на письмо и деньги, он удовлетворенно хмыкнул. Письмо как ненужный хлам было смято и брошено на пол. А найденный излучатель просто ввел его в состояние дикого восторга. Он гладил его, как любимое животное.
— Смотрите, это необыкновенное оружие! Если мы научимся им пользоваться, то нам не будет равных! Свяжите этого гиганта да покрепче. Когда проснется, поговорим.
«Марта, Венера, кто-нибудь!» — мысленно взмолился Жан.
Хотя он не знал, как именно следует просить о помощи у богов, ему казалось, что мысленный вопль должна была услышать вся вселенная. Но вселенная смолчала, взирая на него не как вершащее судьбу провидение, а как зритель. В этот раз она смотрела на него, испытывая силы. Но откуда мог знать это Жан? Знать, что обе богини не способны сейчас внять ему.
«Что еще вам нужно? Вы приходите, когда захотите, но помочь не желаете?»
Не контролируя поток своих затуманивающихся снотворным горьких мыслей, Жан издал стон, чувствуя уколы разочарования и где-то на краю сознания — злости и обиды на них.
«Вы просто взбалмошные девки, а не богини!»
Жан осознавал, что остался один на один с этим чертовым миром.
— Несчастью предшествует гордыня, а падению — высокомерие[2]
, — изрекла Темная сила, — теперь ты видишь, что человеческое существо даже на лезвии бритвы не в состоянии поступиться своими принципами, совладать с гордостью…Материя качнулась, защищая:
— Но ты же заблокировала…
Энергия откровенно усмехнулась, прервав подругу:
— Ты рассуждаешь как человек. Ничтожество гордых удел, и след их — стерт[3]
…Глава 14
Далекий отзвук уходящей грозы привел Жана в чувство. Первое, что всплыло в сознании — стыд, как ему казалось, за ссору с Мартой. Ведь именно поэтому она лишила его своего покровительства.
«Прости меня, сестра, прости, если сможешь, — подумал Жан, — ты же меня знаешь, я весь в отца, вспыльчивый. Мы с тобой часто ругались по пустякам. Мне за себя стыдно…»
Небольшой ветерок откинул прядь темных волос со лба.
«Надо будет поискать храм Минервы, если, конечно, доберусь до города…»
Когда сон окончательно покинул тело, вся боль мира навалилась на связанные веревками руки и ноги, а затекшее тело отказывалось слушаться. Хотелось кричать от боли и безысходности. Однако разум возобладал. Молодой человек, не раскрывая глаз, пытался понять, насколько прочны путы.
«Сколько я в них пролежал? Похоже, долго…»
Сквозь ресницы он увидел заходящее солнце и своих мучителей поодаль. Еще один знакомый, с физиономией мясника, распекал трактирщика, сплевывая сквозь зубы:
— Из-за твоей добросердечности мы чуть не оставили в живых личную охрану герцога…
— Но не оставили же! Хотя и от снотворного бы загнулись, не нужно было руки марать, — угрюмо пробубнил трактирщик, — и грех на душу брать…
— С чего это ты вдруг таким набожным стал?