Тайны захолустного городка

– Утаил Пётр Тихонович про свадьбу, но, согласившись на катанье в море, затеял со сватом устроить в этот день венчание жениху с невестой. Вроде как баш на баш, только ей ничего заранее не сказал. Приодеться велел соответствующим образом, священника пригласил – устроил всё честь по чести. Очухалась Глафирка и разгадала коварный замысел отца, когда уже в море находилась и деваться было некуда.

– Ты впрямь сказки рассказываешь, дед, – усмехнулся Щергунцов. – Больно всё складно получается.

– А ты закрыл бы уши, – нахмурился тот. – Дальше вовсе не поверишь. Прекратить? – глянул он на Жогина.

– Продолжайте, – не отрываясь от протокола, записывал следователь.

– Ни с того ни с сего буря поднялась на море, да такая, какую никому раньше видеть не приходилось. Заметили маленькую тучку не сразу, поглощённые приготовлением к затеянному. А когда ветерок из свеженького превратился в буйный, да тучка та выросла в чёрную напасть, затмив и солнце, и полнеба, изменить что-то, выбраться поближе к раскатам да войти в русло реки было уже трудно. Вместе с лодкой жениха и невесты ещё с десяток поблизости находились гости на разных судёнышках. Смилостивился, взял и меня хозяин поглядеть на чудо, да разметало все ладьи налетевшим ураганом. Плохо помню, что происходило дальше: треск грома, молнии, раскалывающие небо, как турецкими ножами. Перевернуло байду, где Глафирка была; не знаю, где остальные оказались, только бросился я за ней в бушующие волны, нырял несколько раз и потерял совсем надежду, когда почувствовал её в руках… Потом посчастливилось нам подхватить ялик не ялик – лодчонку с одним веслом, упали на доски днища, вычерпывали воду руками. Глафирка, помню, платье с себя скинула, с меня рубаху содрала, сделали мы из тряпья дрянное черпало и мучились с водой, пока сил хватало. Потом и весло единственное пригодилось, а уж сам Господь протянул нам руку – выбросил лодчонку на какой-то мелячок. Когда стало утихать чудище, помалу пошла на убыль вода в море. Лодчонка наша оказалась совсем на песке, вызвездилось небо. Мы из последних сил забрались под свою спасительницу и забылись сном.

– Гладко получается у тебя, дед, как по писаному, – Щергунцов потянулся за папироской, – ты сказки Пушкина не читывал?

– Меня грамоте некому было учить, – не обижаясь и не обращая на подполковника внимания, достал папироску из своего портсигара Пастухов. – К книжкам приучался я в лагерях, где провёл полтора десятка лет. Там же и сказки слушал, но такие, каких в детстве не привелось.

– Прошёл, в общем, заочное обучение, – Щергунцов поднёс ему зажжённую спичку, но бородач отвёл его руку.

– Полный курс лагерной академии, – буркнул он.

– И за что же тебя наградили? Не за спасение тонувших на море?

– Григорий Артемьевич, я попрошу… – резко вмешался Жогин.

– А пусть поизгаляется, – беззлобно отреагировал Пастухов, не остывший ещё от воспоминаний. – Я и сам, может, так же топорщился, если бы не испытал всё на собственной шкуре.

– Так за что сидел, борода? – не унимался Щергунцов.

– Отбыл по полной и судимость погашена, так что не переживай, начальничек.

– Давайте всё-таки продолжим, Кондратий Федосеевич, – постучал по столу ручкой Жогин.

– Что же тут продолжать? – вздохнул Пастухов, запустив пальцы в седую шевелюру. – Сами вы были молодыми. Помните, какими цветами пахнет тело первой девушки. А мне Господь подарил счастье наслаждаться этим целые сутки, пока нас нашли. Вот тогда Глафирка и понесла от меня ребёночка.

Сказано это было так, что ни у Щергунцова, ни у Жогина долго не могло найтись нужных слов.

– Уцелеть-то как удалось? – хмыкнул, придя в себя, Щергунцов. – За грешное место не вздрючил тебя на крюк батяня осквернённой девки?

– Жив, как видишь, – глубоко затянулся дымом Пастухов. – Бока мяли и кости ломали, угрохали бы, конечно, по приказу отца, только пригрозила ему Глафирка, что наложит на себя руки, если прибьёт меня. Да и не выгодно было известному человеку придавать огласке случившееся. Он скоренько дочку замуж выдал за Гордея, дружку Никифору огромадными откупными зенки залепил, и объявили всем, что мальчонка родился будто бы от него. Но цыганская натура видна уже в пелёнках. Потом услышал я, что отдали его на воспитание божьей старушке при женском монастыре, а чуть подрос – выперли в детский дом, где он и сгинул, подхватив тиф, а может, так Глафирке сбрехали, ведь не унималась она до последнего, умаливала отца на поиски. Но время прошло – сама забеременела от Гордея и родила ему душегуба, убившего ради денег родную мать…

– Снегирёв мать не убивал.

– Как не убивал? – вцепился руками в стул Пастухов. – Что ж народ на кладбище клевету наводит?

– Он покончил жизнь самоубийством, когда был помещён в камеру по подозрению в убийстве. Оставил записку.

– А нож, который у него нашла продавщица магазина? Это не доказательство?

– Следствие проверяет все версии.

– Плохо проверяете!

– Не тебе судить! – поднялся и заходил по кабинету Щергунцов. – Ты знай, тискай нам свою историю, если сам же её и не придумал.

– А вы не пытались отыскать сына? – перебил его Жогин.