Тайны запретного императора

Источники говорят о том, что поступок Миниха, схожий с ударом ножа в спину, жестоко оскорбил Бирона; это — косвенное свидетельство его собственного просчета в оценке и Миниха, и всей ситуации. Поэтому Бирон, даже сидя в елизаветинской ссылке, стремился отомстить предателю, уделив в показаниях, а потом и мемуарах так много места обвинениям Миниха. Он говорил и писал о фельдмаршале как о предателе, потенциальном противнике цесаревны. В 1741 году Бирон говорил, что он и раньше Миниху не доверял, ибо «нрав графа фельдмаршала известен: имеет великую амбицию и при том десперат и весьма интересоват» (то есть человек отчаянный и заинтересованный). Но на самом деле это — типичная «догадливость на лестнице». В своих показаниях Бирон хотел предупредить воцарившуюся Елизавету от сближения с Минихом — своим врагом. Он не скрывал своего огорчения и досады на Миниха. На одном из допросов он уклонился от главной темы и стал говорить, что и ранее, в начале своей карьеры, Миних слыл предателем. Он изменил пригревшему его саксонскому фельдмаршалу Флемингу, а потом, уже в России, Миних «в несчастие привел и старался лишить живота» нового своего благодетеля — генерал-прокурора Павла Ягужинского.

Бирон видел причины предательского поступка фельдмаршала не «в ответственной ревности к Е.и.в. или государству», а в том, что фельдмаршала «к тому возбудили и привели три причины: 1. Уведал, что народ был в беспокойстве и для того хотел себя наперед показать, понеже когда бы дошло до следствия, то бы явно показалось, что он в первые ему, Бирону, предлагал и более о том побуждение чинил; 2. Чтоб получить себе от Е.и.в. милость и потом свою чрезмерную амбицию удовольствовать; 3. Свою ненасытность насытить» [216].

Так Бирон, оказавшись банкротом, пытается объяснить исходные мотивы, приведшие Миниха к предательству и свержению его, регента. Герцог признает, что Миних более чутко, чем он сам, ощутил, что «народ в беспокойстве», и хотел фактом свержения регента получить для себя на будущее своеобразную индульгенцию от греха участия в «затейке Бирона», в которой фельдмаршал был по уши замешан. Мотив этот кажется сомнительным, хотя общественные настроения Миних действительно учитывал. Две другие причины, указанные Бироном, кажутся довольно точными: свергнув регента, Миних получал неограниченный доступ к власти при слабой правительнице Анне Леопольдовне, и это послужило удовлетворением безмерного честолюбия фельдмаршала, да и его значительных материальных запросов. Близко к этому и объяснение адъютанта Миниха, полковника Христофора Манштейна, писавшего, что Миних, помогая Бирону, думал, что «получит от него все, чего ни пожелает, что герцог будет только носить титул, а власть регента будет принадлежать фельдмаршалу. Он хотел руководить делами со званием генералиссимуса всех сухопутных и морских сил» [217]. Действительно, амбиции Миниха были велики, он все время рвался к звонким титулам, что, возможно, объясняется комплексом парвеню — его отец получил дворянство уже после рождения Миниха. Чин же генералиссимуса был для Миниха, думавшего о себе, как о великом полководце, самой сокровенной мечтой, которую Бирон так и не превратил в явь, как впоследствии и правительница Анна Леопольдовна.

Но все-таки Манштейн, кажется, слегка упрощает ситуацию. Миних хорошо знал Бирона и вряд ли надеялся заправлять при нем всеми делами, тогда как армия и так подчинялась фельдмаршалу. Однако честолюбие и тщеславие жгли Миниха сильнее, чем предостерегало чувство осторожности. По характеру Миних и Бирон были схожи — оба были заядлые игроки в жизни (а Бирон ежедневно и за карточным столом), и намерение убрать такого могучего и умного соперника, как Бирон, могло воодушевлять Миниха — «десперата», и сулило потом немыслимые блага и славу. Все зависело от личного мужества и решительности самого фельдмаршала, а этого ему было не занимать. К тому же Миних, как никто другой, понимал, что у Бирона, с тех пор как ушла в мир иной императрица Анна Иоанновна, нет никакой реальной опоры. Как уже сказано выше, Миних не только знал (как, впрочем, и Бирон) о настроениях гвардии, но и решил использовать эти настроения в своих целях. Бирон, уже сидя в Шлиссельбурге, в марте 1741 года, вспоминал, как Миних ему говорил, что «Преображенская гвардия ныне его (т. е. Миниха. — Е.А.) более любит, нежели при жизни» Анны Иоанновны. Это регенту не понравилось, и он намеревался помешать усилению Миниха: «А после того времени принял я в рассуждение, что у него первый и люднейший гвардии полк и почти вся армия под командою…, того ради восприял я намерение о сем Е.и.в. высоким родителям объявить и мнение свое о фельдмаршале обеим их императорским высочествам я открыл бы, но понеже его фамилия в милость обращалась (брат и сын Миниха служили при дворе Анны Леопольдовны. — Е.А.), того ради в том отважиться не хотел» [218].