Тайные архивы русских масонов

Апрель 19. Великий Мастер в ложе поучения открыл собрание следующим: «В прошедшем собрании (янв. 19), Лл. Брр., рассуждали мы или занимались объяснением 3-х степеней, заимствуя оные из актов наших, ныне же намерен я предложить вам касающееся особенно до третьей степени, потому что оная много различиствует от предыдущих двух как по различию предметов, в оной находящихся, так и по всей важности знаменования оных. Я намерен вам, Лл. Брр., прочесть рассуждение о жизни Адонирама, весьма многие из брр. затруднялись при исследовании сего имени, а еще более всему, находящемуся в его жизни, и не знали, кому оное приписать и кто бы это был такой Адонирам. Сколько нам уже известно, что все то, что представляется нам в ложе, указует на внутренние силы в человеке, и так как символ І-ой степени есть строение Соломонова храма, а 2-й — возобновление храма Иерусалимского при веселии, чему достаточное указание имеем мы в приуготовлениях сих степеней, жизнь же Адонирама повествуется нам без предварительного или последующего на то объяснения, то я и почитаю за нужное, Лл. Брр., предложить вам рассуждение о том, как бы мы могли приличное и правильное оному сделать знаменование. Многие приписывали не к весьма высокому лицу, потому только, что в объяснении мастерского ковра говорится: “вы были положены во гроб и представляли собою Вел. Мастера”, но сие еще не есть истинное знаменование, а мы будем заимствовать для объяснения оного все то, что находим в актах наших и Катехизисе». По сем прочел из Катехизиса о жизни Адонирама. «Вот все, что находится в актах на лицо о сем, но мы поищем еще, не найдем ли чего поближе к нашему объяснению. В приуготовлении товарища в мастера бр. Ритор говорил, между прочим: “и сие чувство, которое ободряет только наши поступки при делании доброго, твердого и непреходящего, а осуждает все наши поступки при делании суетного, упреки его не суть ли знаки его страдания, а ободрение — знаки его радости и не ощущаем ли мы некоего внутреннего гласа, проникающего сквозь все огорчения и скорби наши, гласа некоего непреходящего, кроющегося в существе и пр.”. В актах говорится: “Сей глас, который ободряет токмо те твои дела, которые относятся к чему-нибудь вечному, постоянному и изящнейшему и которые горькими упреками уязвляют тебя при делании тщетного, непостоянного, преходящего, не есть ли знак некоего внутреннего в тебе кроющегося существа, существа вечно пребывающего, неразрушимого, стремящегося к совершенству? Упреки его суть знаки страдания его, а одобрения его суть доказательства власти его и пр. Теперь, Лл. Брр., не можем ли мы сделать некоего ближайшего сравнения о сем существе, а особливо еще когда вос-помянем то объяснение ритора в убиении Вел. нашего Мастера, которое он нам в черной храмине объявил, и после всего оного, бдительно замечая все наши действия, не согласимся ли мы тогда, что мы точно достойны сего обвинения и что сего Адонирама мы не можем ближе искать, как в самом себе”»[591].

Апрель 24[592]. Нам. Мас. в ложе поучения говорил речь о смерти и вечном покое (в коей находятся следующие изречения). «Лл. Брр., что мы желали в сей жизни, с таковыми желаниями и в вечности останемся; все нас удостоверяет, что наша жизнь не есть еще несомнительное доказательство жизни, так же как и недвижение не есть несомнительное доказательство смерти, но жизнь наша есть покой; ибо и здешняя жизнь наша есть не что иное, как средство, ведущее нас к вечному покою. Жизнь обитает в покое, покой в вечности, вечность в любви, любовь во Всемогуществе, которое, наконец, приведет все к подножию Престола Своего; повсюду как в человеке, так и в натуре, рассеяно стремление к покою, но мы только не знаем выбора делать и хватаемся всегда зато, что есть: вечное беспокойство. Сон наш, на который мы без примечания взираем, есть убедительное зрелище того вечного покоя, в котором мы должны будем пребывать; лишение сна есть также сильное уподобление того беспокойства, которое мы, смотря по делам нашим, будем ощущать. Лишившийся сна человек становится задумчив, беспокоен, тревожим, силы его слабеют и он истощевается».

Май 22. Н.М. в ложе принятия читал первую посылку ритора и потом рассуждал так: «При входе в ложу, Лл. Брр., видели мы тление и смерть, что же мы должны из сего заключить? В 1-й степени мастера наши старались нас воспитывать в очищении нас от пороков и страстей; во второй — просвещали нам разум, неужели же это для того, чтобы все сие со смертью с нами погибло. Поистине, каждый из нас удостоверен может быть, что после сей смерти настанет жизнь вечная и что там по делам нашим в сей жизни воздастся. Человек, взирая часто на одни предметы[593], может к ним весьма легко привыкнуть, но сии предметы, окружающие нас, представлены нам для того, дабы мы воспоминанием об оных удаляли от себя все суетное в сем мире»[594].

Сентябрь 6. В.М. в ложе поучения говорил о предметах, какие представляются нам в ложе сей степени[595].