Тайные безумцы Российской империи XVIII века

В 1751 году в московской конторе Тайной канцелярии началось дело орловского купца Егора Красильникова. Пойманный в Москве в «неуказном платье», он объявил себя старообрядцем и был отослан для увещевания в коломенскую духовную консисторию. Сидя там в колодничьей избе, он сообщил двум попам, своим сокамерникам, что на самом деле его зовут не Егор и что двумя ангелами он был поднят на небо, после чего и оказался в Московской конторе тайных дел. Данные им показания были столь красочны (см. приложение), что следователи усомнились в его душевном здоровье, но поскольку вел он себя, как человек вполне здравый, решено было опросить упомянутых им трех орловских священников, его мать, а также местных купцов Матвея Смирнова, Гаврилу Лопатникова и Ивана Казаринова. Соответствующее поручение было дано Орловской воеводской канцелярии, которая оперативно выявила двух проживавших в Орле Гаврил Лопатниковых и шестерых Иванов Казириновых. Опрошены были все, и все они, кроме матери Красильникова, заявили, что о его безумии им ничего не известно. В связи с этим в конторе постановили, что «безумства в нем, Красильникове, не присмотрено», и, поскольку свидетели, кроме матери, также его не подтверждают, да и сам Иван считает себя здоровым, значит, он действительно не безумен. При этом Красильников утверждал, что никому кроме двух попов, сидевших с ним в Коломне, ничего подозрительного не говорил и никто его этому не учил. Необходимо было проверить, не происки ли это раскольников «или от самого ево по раскольническому суемудрствию злодейского разсуждения». Для этого надо было поместить подозреваемого в застенок, поднять на дыбу, если будет упорствовать, наказать кнутом и вырезать ноздри, а затем отправить в монастырь, содержа его там с кляпом во рту на хлебе и воде. Для столь решительных действий необходимо было получить одобрение из Петербурга, куда был направлен «экстракт» из дела. Ответ начальства московских следователей, наверное, разочаровал, ибо он предписывал отправить подследственного в монастырь без пытки и наказания, поскольку: «…ис помянутого ево, Красильникова, неприличного показания явно видимо, что он, Красильников, находитца в несостоянии ума своего». Таким образом, диагноз был поставлен на основе показаний подозреваемого, которые в Петербурге сочли за бред сумасшедшего, что, собственно, вполне соответствовало действительности. На этом дело, впрочем, не закончилось. В январе 1752 года Егор Красильников был отправлен в тульский Иоанно-Предтечев монастырь, откуда в мае следующего года, как уже упоминалось, был привезен в Москву на новое освидетельствование, после чего был отправлен обратно. Но уже в августе 1753 года он, скинув ножные кандалы, из монастыря бежал, в связи с чем мы имеем краткое описание его внешности: «…росту средняго, лицем бел, волосы на голове и бороде русые, борода не велика, лет в тритцать». Три года Красильников провел в бегах, прежде чем был пойман в родном Орле и вновь доставлен в Москву. В своих новых показаниях он утверждал, что сбежал из-за издевательств караульных солдат, один из которых ему говорил: «…тебя, де, и до смерти убить можно, а отпишут, де, об тебе, что умре». На сей раз в конторе решили, что раз Красильников раскольник, то следует отослать его в московскую духовную консисторию. Но из Петербурга пыл москвичей вновь охладили. Там посчитали сомнительным, что Красильников старообрядец, раз он ходит в церковь и причащается, а то, что он при этом крестится двуперстным сложением, то это решено было объяснить легковерием или детской привычкой. В общем, во избежание рецидива безумия из-за нахождения под караулом велено было отпустить Красильникова домой с паспортом194.

Видимо, неслучайно именно в 1740-х годах в Тайной канцелярии вспомнили и о статье Закона градского, освобождавшей безумцев от уголовной ответственности. Как уже было сказано, таких случаев было немного. Первый относится к 1741 году, когда без наказания был отпущен сказавший «слово и дело» и присланный из Нижнего Новгорода крепостной крестьянин Петр Широков, чьи односельчане дружно подтвердили его безумие195. Во втором случае речь шла о том самом Федоре Юрьеве, которого в 1744 году Арсений Мацеевич отказался принять в ярославский Спасо-Преображенский монастырь. В 1746 году из Спасо-Андроникова монастыря, где находился Юрьев, отрапортовали о его выздоровлении. Московская контора Тайной канцелярии запросила мнение петербургского начальства, которое, ссылаясь на Закон градский, разрешило Юрьева отпустить. И это при том, что он не только «слово и дело» говорил, но и матерно ругал императрицу, утверждал, что принц Антон Ульрих с братьями Биронами хотели ее убить, а потом и вовсе заявил, что Елизавета Петровна – его сестра196.