Тайные общества русских революционеров

Не удивительно, что Радищев, обращаясь к помещикам, восклицал: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, – воздух. Да, один воздух».

Правда, порой чаша терпения крестьян переполнялась. И тогда они могли при случае даже убить своего мучителя и кровопийцу помещика. В XIX веке российская статистика в этом пункте была фальшивой: не учитывалось, сколько помещиков погибали от рук своих крепостных (в официальных сводках обычно в таких случаях констатировали смерть от апоплексического удара). Наказать конкретных виновников чаще всего не было возможности, потому что у крестьян практиковалась круговая порука.

Спору нет, со временем суровость крепостных порядков не увеличивалась, а уменьшалась, а там и произошла «революция сверху»: отмена Александром II крепостного права. Впрочем, революцией называть такой шаг можно только для красного словца, ибо государственный строй и соотношение социальных групп в результате не изменились.

Но если велико было внутреннее возмущение крепостных и работных людей своим бесправным положением, то почему же не превратилось пугачевское восстание в полноценную революцию, подобно тому, что произошло во Франции? Там ведь тоже все начиналось со смуты, огромного числа нищих и обездоленных, отдельных бунтов.

Советская историософия давала этому такое объяснение. «Трагедией восставшего крестьянства было то, – писал М.Т. Белявский, – что, поднявшись на борьбу, героически сражаясь со своими угнетателями, оно не могло противопоставить самодержавно-крепостническому строю новый общественный строй. Восстание, несмотря на размах, как и прежние выступления народных масс, было стихийным – восставшие не имели ясной политической программы борьбы и могли лишь противопоставить “плохой дворянской царице” Екатерине II “хорошего”, “доброго” царя».

Такое объяснение трудно считать убедительным. Как мы видели на примере некоторых указов Пугачева, у него достаточно ясно очерчивалась политическая программа установления монархически-анархического государства. По тем временам, учитывая особенности общественного сознания, это была вполне разумная и реалистическая идея. Поставить во главе государства «крестьянского царя» – разве этого мало?

Для России того времени это была, можно сказать, программа-максимум. Кстати, и французы не выступали за коммунистические идеалы. Лозунг «Свобода, равенство, братство» вполне подходил не только для масонских лож и французских революционеров, но и для русских мужиков, которые пошли за Емельяном Ивановичем Пугачевым. То, что у них, мужиков, такие слова не были в обиходе, ничего принципиально не меняет. Русский вариант можно сформулировать так: «Воля, Справедливость, Братство». Суть остается все той же.

Во Франции большинству крестьян жилось не лучше, чем в России (и это несмотря на то что там природные условия несравненно благоприятнее для сельского хозяйства, чем у нас). Вот что писал об этом П.А. Кропоткин в книге «Великая французская революция»:

«Бедственное положение громадного большинства французского крестьянства было, несомненно, ужасно. Оно, не переставая, ухудшалось с самого начала царствования Людовика XIV, по мере того, как росли государственные расходы, а роскошь помещиков принимала утонченный и сумасбродный характер, на который ясно указывают некоторые мемуары того времени. Особенно невыносимыми делались требования помещиков оттого, что значительная часть аристократии была, в сущности, разорена, а потому старалась выжать из крестьян как можно больше дохода…

Через посредство своих управляющих дворяне обращались с крестьянами с суровостью настоящих ростовщиков. Обеднение дворянства превратило дворян в их отношениях с бывшими крепостными в настоящих буржуа, жадных до денег, но вместе с тем не способных найти какие-нибудь другие источники дохода, кроме эксплуатации старых привилегий – остатков феодальной эпохи…

Крестьянские массы разорялись. С каждым годом их существование становилось все более и более неустойчивым; малейшая засуха вела к недороду и голоду. Но рядом с этим создавался – особенно там, где раздробление дворянских имений шло быстрее, – новый класс отдельных зажиточных крестьян… В деревнях появились деревенские буржуа, крестьяне побогаче, и именно они перед революцией стали первые протестовать против феодальных платежей и требовать их уничтожения… Накануне революции именно благодаря им, крестьянам, занимавшим видное положение в деревне, надежда стала проникать в села и стал назревать бунтарский дух… И нужно сказать, что если отчаяние и нищета толкали народ к бунту, то надежда на улучшение вела его к революции».

Приведена эта большая цитата потому, что Петр Алексеевич, заставший крепостное время в России, писал, одновременно имея в виду не только Францию, но и свое Отечество. Хотя к началу ХIХ века не образовалась еще в России значительная прослойка «кулаков», деревенских аналогов буржуа, а так называемый третий класс и пролетариат находились если не в зачаточном, то в младенческом состоянии.