Тайные общества всех веков и всех стран

В памфлете «Междоусобица во Франции» интернационалы говорят о коммуне в следующих выражениях: «Самоотверженный героизм, с которым население Парижа, мужчины, женщины и дети, сражалось целых восемь дней после вступления версальцев, отражает настолько же величие их дела, насколько адские действия солдат отражают дух, прирожденный той цивилизации, которой они наемные защитники». И в другом месте опять: «В свою очередь истинные парижанки выдвинулись снова вперед, геройские, благородные и преданные, как жены древности. Рабочий, мыслящий, сражающийся, окровавленный Париж – почти забывающий, в вырабатывании нового общества, каннибалов, стоящих у его ворот – сияющий от восторга своей исторической инициативы – Париж рабочего люда со своей коммуной останется знаменит навек, как славный предвестник нового общества. Его мученики хранятся, как святыня, в великом сердце рабочего класса!» И это говорится о людях, которых соотечественник описывает таким образом: «Коммунисты сражаются храбро, это правда, но они напиваются, чтобы быть храбрыми, и потому их раны смертельны… Коммуна имеет свою полицию, даже своих шпионов… У всех этих членов коммуны полные карманы золота; однако я узнаю между ними людей, которые с год назад были нищие бродяги, существовали займами и донашивали старые башмаки. Но никто из этих паразитов, из этих мошенников не побоялся требовать у коммуны наивысшего жалованья. И коммуне не представлялось выбора. К тому же она понимала, что верных слуг она может иметь только в людях без искры чести, которые не отступят перед кражей или какой-либо другой гнусностью». Действительно, большинство членов коммуны были подонки общества. Интернационалы упрекают Тьера в запрещении республиканских газет, однако не упоминают о том, что коммуна запретила издавать Le Bien Public, L’Opi-niou Nationale, La Cloche, La Liberte, Le Gaulois и Figaro; a когда некоторые из этих газет продолжали появляться, несмотря на запрещение, разосланы были злодеи вырывать их из рук читающих. Опять интернационалы говорят: «Коммуна допускала всех иностранцев до чести умереть за бессмертное дело». Как мало большинство английских рабочих сочувствуют интернационалам, доказывается фактом, что они делали большие приготовления по поводу ожидаемого приезда в Лондон Жюля Фавра, хотя тот же Жюль Фавр был выдаваем интернационалами за негодяя, который жил в незаконной связи с женой пьяного алжирского резидента и самым дерзким сцеплением подделок в течение нескольких лет успел захватить, во имя детей от незаконного сожительства, большое наследство, сделавшее его богатым человеком, – что все доказывалось рядом мнимо подлинных документов, опубликованных Миллиером, которого Жюль Фавр велел расстрелять.

Живучесть социалистического обмана

Каждый, кто имел случай просматривать подробные изложения механических изобретений в каком-нибудь присутственном месте для раздачи патентов, должен был изумиться постоянному повторению одного и того же ошибочного начала, чтобы вызвать вечное движение. Каждый новый претендент излагает свою систему, равносильную которой уже излагали сотни раз до него, и она оказывалась неисполнима, но излагает как нечто совершенно самобытное; он, по-видимому, не имеет понятия, что то же самое было испытываемо неоднократно, и каждый раз без успеха. Так и с социалистами-преобразователями. Коммунизм только подогретая капуста и потому не очень вкусна.

Возьмем войну, например. Что может быть более бессмысленного и варварского, как сражение? Мы смеемся над дуэлистами, а разве два народа, идущие на войну, не те же дуэлисты, только во множестве? Одно правительство объявляет войну другому, и мгновенно обе страны возгораются пылом кровожадного волнения, хотя очень немногие из жителей того или другого государства знают что-либо о справедливости или несправедливости ссоры. Но все готовы идти на побоище или платить из своего кошелька за безумную пробу силы. А рабочий класс, который через своих социалистических агитаторов выражает величайший ужас к войне, наиболее ею и восторгается; но это легко объяснить – тут преобладает животный инстинкт.