Тайные сомнения

– Граф являлся ирландцем только по месту жительства, по юридическому адресу. Воспитание, образование и наклонности имел английские. Я рос в замке, который выходил окнами на Лау Дер. Замок был огромный, из черного камня, с зубчатыми стенами. Я рассказывал о нем тебе однажды. Замок назывался Фондерлей и служил домом графам крови со времен Вильгельма Завоевателя. Это замечательное место. Я любил его, когда был мальчиком, очень люблю до сих пор. У меня были все привилегии и преимущества, которые, как ты можешь представить, имеет единственный сын графа, включая домашнего воспитателя. Он строго следил за моим образованием, взятками и уговорами заставлял высиживать за уроками положенные часы. У меня был учитель танцев. (Здесь Сара мило улыбнулась, Доминик тепло улыбнулся ей в ответ.) Конечно же, имелся учитель фехтования и тренер по боксу, далее стрельба, музыка и еще множество всяких учителей и наук. Наверное, меня хотели заучить до смерти. Я очень редко встречался с матерью, как и все мальчики в подобной ситуации. Чего, кстати, мне явно недоставало. Родители проводили большую часть времени в Лондоне, а граф почти не появлялся в замке. Мне кажется, в то время он мной очень гордился. Несмотря на такое обилие наук и учителей, я умудрялся оставаться очень долго озорником, графу, похоже, это нравилось. Но он не относился ко мне тепло и нежно, да и к матери – тоже. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что он любил так, как дозволяла ему холодная сдержанная натура. Моя мама была очень красива, даже прекрасна. Черные, как уголь, волосы, великолепные черты лица и ярко-голубые глаза, такие голубые, как ирландское море.

«Как у тебя», – подумала Сара, но ничего не сказала. Доминик смотрел мимо нее в ночное темное небо. Сара пристально глядела на его четкий профиль, словно бы высеченный из камня.

– Я буквально обожал мать, слепо, безрассудно, как любит, обычно, ребенок. Был убежден, что она – настоящий ангел, мысль о том, что она может совершить ошибку или какой-то проступок, казалась мне нелепой, нереальной. Именно поэтому все, что случилось дальше, стало для меня тяжелейшим потрясением.

За три дня до моего семилетия умер отец моей матери. Некоторое время она не общалась с ним, фактически со дня моего рождения. Но узнав о его смерти, горько плакала. А вскоре пришло предсмертное письмо моего деда, адресованное графу. Мой дед был ярым католиком. Дед коротко, без излишних подробностей, сообщал графу, что не может уйти с миром и унести в могилу тайну дочери. Сокровенную тайну. Летом 1803 года Маура приезжала к нему в поместье, в Кантри Корк, а граф находился в это время в Лондоне. Тогда-то у Мауры завязался роман с молодым ирландским крестьянином, чья семья жила на территории поместья в одном из небольших домишек. Как только мой дед узнал о романе, он немедленно отправил всю семью молодого человека в Штаты, но было уже поздно. Маура изменила мужу и была беременна. Оказалось, что я Джон Доминик Фрэйм вовсе не сын графа, а сын ирландского крестьянина. Прочитав письмо, граф тут же послал за матерью и ознакомил ее с текстом. Мать моя горько плакала, рыдала, с ней приключилась истерика, но она созналась и вымаливала себе прощение на коленях.

Граф простил ее, насколько я знаю, по крайней мере, она до смерти оставалась его женой. Но я оказался для графа символом ее неверности и предательства. Граф возненавидел меня, я сразу же почувствовал это. Он пригласил меня к себе в кабинет, закрыл дверь и холодно объявил, что я не должен называть его «папа», так как не являюсь его сыном. Я безродный ублюдок, которого обманным путем подбросили ему.

Конечно же, я был испуган и ошеломлен. Даже сейчас помню, какой ужас охватил меня тогда, когда граф заявил, что уезжает с моей матерью в Лондон и больше они никогда не вернутся. Меня оставили в Фондерлее, объяснив, что я должен быть благодарен за это, потому что только христианское милосердие не дозволяет графу бросить меня на произвол судьбы и отправить к соплеменникам-крестьянам. После того ни он, ни моя мать не пожелали взглянуть на меня. Я долго рыдал, оскорбленный и растерянный, граф перед расставаньем осыпал меня такими уничижительными словами и эпитетами, высказал все, что думает о моем происхождении и обо мне лично.

Я, крепкий, сильный мальчик рыдал от обиды и унижения, а потом побежал к матери. Она обняла меня, заплакала и сказала, что ничем не может мне помочь. Полагаю, что она поступила так, чтобы не лишиться своего положения. На следующий день они навсегда уехали в Лондон. Я был оставлен в Фондерлее, растерянный и оскорбленный до глубины души. Но теперь все изменилось, я не был больше сыном графа, а стал воспитанником из милости. Хотя об этом знали только несколько человек. Граф был слишком гордым человеком, ему не хотелось признаваться в том, что ему изменила жена и что его наследник, не его кровь и плоть. В любом случае, слуги и соседи все-таки считали меня сыном графа, но я отлично знал правду и держался со всеми отчужденно.