Тайные сомнения

Она убедила себя в этом задолго до того, когда Персиваль сделал ей первое предложение. Законы превращают жену в имущество мужа, приравнивая ее к мебели или иной другой собственности. Сара даже содрогнулась от мысли о том, что может оказаться в такой власти у мужа. Пока что она удовлетворена собственным положением и подозревала, что будет очень несчастна в качестве супруги мистера Персиваля.

– Сара, у меня раскалывается голова! – простонала Лиза, отвлекая сестру от печальных размышлений. Сара строго посмотрела на обидчицу, не желая прощать унизительное замечание, сделанное сестрой в присутствии Персиваля. Но тут же она всполошилась, увидев побледневшее лицо Лизы и капельки пота, выступившие у нее на лбу. Не было необходимости убеждать Сару, что юная леди действительно очень утомилась.

Сара быстро подошла к двуколке и взяла Лизу за руку. Как она и предполагала, ладони были липкими от пота и холодными.

– Я чувствую себя отвратительно, Сара, – проговорила Лиза.

– Да, милая, правда, – сочувственно подтвердила Сара, она жалела девушку искренне. Лизе нельзя больше оставаться на солнце, но поблизости не было никакого укрытия. Надо что-то предпринять и беспокоиться о Лизе, как Сара убеждалась уже не раз, придется, конечно, ей. Она тяжело вздохнула.

– Я схожу за папой, Лиза, и все объясню ему, мы сможем сразу же уехать. Ты почувствуешь себя лучше, как только мы удалимся от пристани.

– Сара, поторопись, пожалуйста.

– Мисс Сара, вам нельзя туда!

Лиза и Персиваль выкрикнули одновременно. Лиза – измученным, полным страдания голосом, Персиваль – осуждающим тоном.

Лиза замолчала, а Персиваль продолжал наставлять Сару:

– И думать об этом забудьте. Вам нельзя подниматься на борт корабля, где находятся каторжники. Это место не для леди!

Сара глубоко вздохнула, отвернулась от Лизы и спокойно посмотрела в глаза Персивалю. Она снова начала раздражаться. Какой ужасный, ужасный день выдался сегодня. Сколько неприятностей пришлось пережить с утра, сколько еще она сможет вынести, не разъярившись по-настоящему. Впрочем, она редко теряла над собой контроль. Живя столько лет рядом с Лизой и Лидией, поневоле научишься держать себя в руках.

– Я все прекрасно понимаю, мистер Персиваль. Но другого выхода не вижу. Вы предлагаете просто сидеть и ждать, когда Лиза потеряет сознание от жары? А это обязательно случится, не сомневайтесь. Я уже видела, как она падает в обморок.

– Но, мисс Лиза.

– Я иду за отцом, мистер Персиваль. Не стоит больше вам утруждаться напрасно и обсуждать, что прилично, а что – неприлично.

Несмотря на то, что Сара была настроена довольно решительно, мужчина не собирался сдаваться.

– Если вы позволите, я сам схожу за мистером Маркхэмом.

– А мне придется присматривать за каторжниками, верно? – Сара недовольно посмотрела на него и покачала головой.

– Я пойду. Лиза, слышишь, я быстро вернусь. И прошу, ради Бога, надень шляпу.

Лиза вновь застонала и закрыла глаза. Она даже не прикоснулась к шляпе. Сара зажмурилась и мысленно обратилась к Господу, не понимая, почему Лиза сделала таким невыносимым и без того тяжелый день. А потом проворно двинулась к трапу «Септимуса».

Сидящие на подводе каторжники молча наблюдали за ней. Одни – с любопытством, другие – бесстрастно, третьи – с чувством, которого Сара предпочла не заметить. Ей без особого труда удалось пройти мимо них. Она решила, что они промолчали только благодаря ее невыразительной внешности. Вполне вероятно, что они не сделали ей никаких замечаний потому, что слишком устали и удручены тяжелой дорогой. Сара жалела этих людей, несмотря на то, что они были преступниками. Они осуждены на нечеловеческую работу в тяжелейших условиях без перерывов под пристальным надзором надсмотрщиков с плетками и ружьями в руках. И нещадное австралийское солнце немилосердно жжет их непокрытые головы. Очнувшись от этих мыслей, Сара мысленно выбранила себя, представив, как был бы рассержен отец, если бы прочел зародившиеся в ее голове вольнодумные идеи. В Мельбурне, как и во всей Австралии, люди делились на две категории: одни ратовали за свободу, считая, что осужденные и их потомки такие же члены общества Австралии, как и все остальные, значит, достойны соответствующего отношения. Другие утверждали, что бывшие и настоящие заключенные, а также их отпрыски – люди низшего порядка, к ним нельзя относиться так же, как к свободным гражданам.

К первым, по очевидным причинам, относились большей частью каторжники, бывшие заключенные и дети таковых. Вследствие этого они испытывали затруднения, когда хотели, чтобы общественность услышала их горячие призывы к равенству. Но Эдвард Маркхэм, как большинство крупных землевладельцев, относился к людям второй категории. Саре с детства внушали, что осужденные являются существами низшей расы.