Тайные страницы истории

Перемена позиции Будберг, по сведениям, объяснялась влиянием Локкарта, который тогда вел особую политику в отношении Москвы. В Москву Будберг приехала в апреле 1936 г., на границе ее ждал особый вагон, с вокзала она поехала прямо к санаторию, где тогда находился Горький, и там встретилась со Сталиным и Ворошиловым… […] Между прочим, знаете ли Вы, что квартира Вильгельма II в Доорне была опорным пунктом работы сталинских агентов?[505] Что секретный памфлет против Гитлера написанный Матильдой Людендорф, был размножен Кривицким и распространен женой Вильгельма? Это было в 1936 г. — в 1938 г. генералы, посещавшие Доорн, были арестованы. Кривицкий был убежден, что их выдал Гитлеру Сталин»[506].

На этот и без того уже сложный сюжет взаимоотношений накладывалась еще одна линия: коминтерновская. До прихода нацистов к власти в Германии, активизации правых политических сил во Франции и попытки захвата власти фашистами в Австрии советское правительство видело угрозу главным образом и прежде всего в европейской социал-демократии. «Борьба против немецкой социал-демократии, как основной силы, которая в Германии сопротивляется реваншистской политике рейхсвера, — записал в заметках для себя Николаевский. — Плебисцит против правительства социал-демократа Отто Брауна (1931 г.). проведенный совместно коммунистами и гитлеровцами по указанию рейхсвера (борьба в этой связи в рядах немецкой компартии). Два основных течения в рядах немецких националистов и их отношение к России: рейхсвер — сторонник сотрудничества; наци — противники. Кризис 1932 г. в Германии и победа наци: поражение политики Сталина»[507].

В целом того же мнения придерживался Абрамович:

«Весь ход событий в Германии после 311 января 1933 г. не совсем совпадал с предвидениями и желанием Сталина. […] Литвинову было дано распоряжение попытаться подготовить вариант международной изоляции Гитлера. Когда в Лондоне на конференции Лиги наций в июле 1933 года было принято определение агрессора[508], то к нему присоединилась и советская Россия и Румыния […] В связи с этой новой литвиновской линией внешней политики была изменена и линия Коминтерна. Французские коммунисты, на демонстрации 6 февраля 1934 года[509] еще шедшие вместе с „огненными крестами“[510] французских фашистов и роялистов на штурм Бурбонского дворца, уже 12 февраля получили другие инструкции — присоединиться к антифашистским демонстрациям профессиональных союзов и социалистов. В июне было выдвинуто Москвой предложение о едином фронте с социалистами и поддержке всех тех пацифистских организаций, которые тогда под искусным руководством Мюнцбергера[511] и др. московских агентов явились коммунистическими „фронтами“ и вели работу по заданиям Москвы. […]

Он [Сталин] считал большим триумфом, когда Германия согласилась в 1934 году возобновить торговый договор с Россией. В этих экономических переговорах он всегда давал инструкцию представителям Советского Союза не останавливаться перед уступками Германии. Главное — достигнуть соглашения. Одно время Сталин надеялся добиться соглашения с Польшей. Для обсуждения этого вопроса […] было созвано специальное заседание Политбюро с представителями заинтересованных ведомств. […] Польша действительно не пошла на сближение с Советским Союзом, и Сталин окончательно убедился, что Кремлю необходимо добиться соглашения с Гитлером.

[…] Польша и Румыния упорно отказываются от соглашения, при котором в случае войны Советский Союз имел бы право ввести свои войска на польскую или румынскую территорию. Этот отказ был мотивирован тем, что советские войска, вошедшие на известные польские и румынские территории, никогда уже оттуда не будут выведены и это будет означать раздел Польши и Румынии.

[…] Наступили события 30 июня 1934 года, когда Гитлер одним ударом расправился и с группой Рема[512], и с фон Шлейхером. На совещании Политбюро с участием представителей заинтересованных ведомств Сталин опять возвращается к своей заветной мысли о необходимости добиться соглашения. Сталин считал, что диктатура Гитлера не только не ослабела, а […] только стабилизировалась после уничтожения своей внутренней оппозиции […] и поэтому он является основной силой, и с ним надо войти в соглашение. В том же направлении явно действовал и провал попытки австрийских социал-демократов предотвратить приход австрофашизма к власти путем так называемого февральского восстания»[513].