Читаем Тайные страницы истории полностью

Отец Маленкова принадлежал к числу наиболее зажиточных крестьян села и не только вел крестьянское хозяйство, но и был торговцем-прасолом, держал небольшую лавку, кажется, имел мельницу, скупал и отправлял в город на продажу муку, рыбу, яйца, скот, масло и т. п. — все, чем была богата оренбургская деревня того времени. Судя по всему, это был типичный представитель нарождающейся тогда торговой деревенской буржуазии, с большой инициативой, с неутомимой жаждой наживы. Край был богатый, почти нетронутый — у самых границ башкирских кочевий, расхищение земель которых тогда еще было в полном разгаре. Торговал с башкирами и отец Маленкова. Больших капиталов он иметь не мог. Тем больше было желание их создать. Хищник эпохи первоначального накопления, с крепкой хваткой, с неумением и нежеланием разбираться в средствах, образования он не имел, но природной смекалкой был наделен в высшей мере. И тот факт, что своего старшего сына, Георгия, он отправил учиться в губернский город, отдав в лучшее из существовавших тогда в Оренбурге среднее учебное заведение (их там было много — две гимназии, реальное училище, два кадетских корпуса, казачье юнкерское училище, коммерческое училище, учительская семинария, семинария духовная и т. п.) показывал, то он понимал пользу образования: так поступали тогда совсем не многие из людей его карьеры.

В гимназии — это была первая мужская гимназия Оренбурга, Маленков-сын впервые появился осенью 1912 г. и, выдержав блестяще экзамены, поступил сразу во второй класс. Едва ли не с первых же дней выдвинулся и своими способностями, и памятью, и умением работать. Память у него была блестящая — все услышанное запоминал навсегда, легко схватывал новые мысли, умел делать выводы. Но держался не одной только памятью, а много читал, много работал. Едва ли не с первого же года выдвинулся на место первого ученика в классе — и так шел до конца, став признанным кандидатом на золотую медаль.

Учился по всем предметам на круглую пятерку: и по истории, и по словесности, и по иностранным языкам, но самым любимым его предметом была математика. Любил возиться с решением сложных задач, выходя далеко за рамки заданного учителем. Хорошо писал, и в старших классах учитель словесности почти постоянно заставлял его читать вслух перед классом написанные им сочинения, выставляя их за образцовые по стилю и ясности мысли.

Был неплохим товарищем. Если просили, не отказывал в помощи тем, кто в ней нуждался; помогал решить задачу, разбирал сложную теорему, разъяснял трудное место в учебнике. Но в его поведении всегда чувствовался некоторый холодок. Он держался определенно в стороне от общей жизни класса, не принимал участия не только в обычных гимназических проделках и проказах, но и в спортивных играх, которыми увлекались едва ли не все одноклассники. По крайней мере его школьный товарищ, вспоминая теперь о тех годах, как ни рылся в памяти, не мог припомнить Маленкова участником их гимназических игр, равно как и не мог припомнить его и танцующим на гимназических балах. Сдержанный, даже несколько замкнутый, всегда аккуратно одетый, немного увалень по внешности, круглолицый и уже тогда с намеком на двойной подбородок, Маленков мало с кем в классе и вообще в гимназии сходился.

Правда, с годами наметилась небольшая группка молодых людей, с которой он общался больше, чем с другими. Но настоящей дружбы не было и между ними. У Маленкова явно была какая-то своя особая жизнь, в которую он никого из товарищей по гимназии старался не впускать. Эта жизнь была связана с жизнью и работой его отца, к которому Маленков-сын был очень привязан, но которого он явно несколько стыдился. Как то раз, уже в годы войны, в зимний вечер, Маленков сказал, что он должен повидать отца. С приятелем он зашел на постоялый двор, около базара, в трактир третьего разряда «с правом приносить свои напитки». Низкие, закопченные потолки, тусклый свет керосиновых ламп с плохо прочищенными стеклами, тяжелый, спертый воздух, ударивший в нос, когда вошли с морозной улицы. Базарный день был, по-видимому, удачным, и теперь, за бутылкой хмельного, происходило подведение итогов. Спорившие, по-видимому, провели какую-то общую операцию и теперь расходились во мнениях относительно норм дележа общего барыша. Выражения, которыми обменивались спорившие, не принадлежали к числу легализованных практикой британского парламента, хотя, несомненно, были весьма красочными. Под низкими потолками они звучали даже более увесисто, чем обычно в жизни. Где-то в углу дошло до потасовки, и только с трудом более уравновешенные смогли предотвратить общую свалку.

Маленков не стал дожидаться возможности переговорить с отцом, который был одной из центральных фигур среди споривших. Он передал ему принесенный сверток и, перекинувшись несколькими фразами, поспешил увести товарища. Некоторое время Маленков шел молча, явно приводя в порядок мысли. Затем бросил несколько замечаний о «нашей некультурности» и о том, как «много еще нам нужно учиться».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука