Тайные страницы истории

Рыков говорил о невыносимости такого положения, особенно для страны, где на пять миллионов промышленного пролетариата приходится 100 миллионов крестьян. В особенности настойчиво он говорил о недопустимости попыток установления «диктатуры интересов фабрично-заводского производства» над всей экономической жизнью страны. «Мы имеем политическую диктатуру пролетариата, — предостерегал он на Тринадцатой общепартийной конференции, — но не экономическую диктатуру фабрики. Это две вещи совершенно различные!»[137]

Положение русских крестьян на Волге, как видим, мало чем отличалось от положения крестьян — дехкан в Фергане. Мало чем различались и их настроения в отношении коммунистической диктатуры. И деревня реагировала на политику последней как умела и могла: уже в 1924 г. посевная площадь сократилась на 15 %, а на ближайших же выборах в Советы деревня на политику диктатуры ответила почти полным изгнанием коммунистов из низовых органов советского аппарата, включая Советы и уездные.

Этот кризис в отношениях с деревней не мог не влиять на настроения города, рабочие слои населения которого в России всегда были прочными нитями связаны с деревней. В конечном счете именно под его влиянием складывались и настроения учащихся высших учебных заведений, т. е. той среды, в которую осенью 1922 г. попал Маленков. Все вузы СССР были тогда переполнены, в особенности вузы московские. Нахлынула масса молодежи с фабрик и заводов, из деревни. Было много демобилизованных, участников мировой войны и войны гражданской. Многие приезжали недостаточно подготовленными, порою почти малограмотными. Для них были созданы особые отделения, так называемые рабфаки — рабочие факультеты, куда принимали без каких бы то ни было аттестатов и экзаменов. Их заполняла главным образом молодежь, приезжавшая по командировкам различных профсоюзов и фабзавкомов, коммунистических организаций, сельских Советов и т. п. Знаний у молодежи этой группы часто бывало совсем недостаточно, и они причиняли большие трудности профессорам, снижая уровень их аудиторий Но искреннего желания учиться у этой молодежи обычно было в изобилии. Жили в скверных условиях, ночевали чуть ли не по улицам, голодали и холодали, среди них было катастрофически много больных[138]. Но, пока хватало сил, они «грызли зубами гранит науки», как сказал о них как раз в то время Троцкий.

В стены учебных заведений они приходили с настроениями той среды, откуда вышли — из рабочих, крестьянских, разночинных низов «вздыбленной России». Эти настроения были неоднородными. В них вплеталось много внутренних антагонизмов. Страна уставала от гражданской войны и революционной встряски, она хотела внутреннего мира, но была густо насыщена элементами недовольства. Эти противоречивые настроения приносила молодежь в вузы; и атмосфера в них была далеко не умиротворенной, далеко не спокойной.

В 1920–1922 гг. в университетах и в других вузах Москвы был ряд конфликтов, вызванных попытками правительства уничтожить автономию высшей школы. Политика коммунистов была заострена против демократического студенчества. Еще летом 1919 г. профессор М. Н. Покровский, тогда заместитель наркома просвещения по делам высшей школы, открыто заявил делегатам петербургского студенчества, что по оценке советского правительства главным врагом его является «революционно-демократическое студенчество» и что власть примет все меры для уничтожения прежде всего общестуденческих организаций[139].

Политические выступления студенчества, которые тогда проходили под демократическими лозунгами, особенно нервировали правительство. На сходки и демонстрации, которыми московское студенчество весною 1921 г. реагировало на избиение политических заключенных в московских тюрьмах, власть ответила досрочным закрытием университета и принудительным, силами чекистов, выселением студентов из казенных общежитий, с выбрасыванием вещей на улицу, с принудительной отправкой целых групп студентов на вокзалы для высылки на родину и т. д. Центральные общестуденческие объединения были ликвидированы в 1919–1920 гг., новых выборов в советы старост власть не допускала, но организации низовые, как то курсовые комитеты, всевозможные культурные и помощные объединения и т. д., еще держались. И значительная часть из них была в руках независимого студенчества.

Существовало много студенческих кружков, часть из которых была ширмой для объединения активных противников диктатуры. Среди студентов действовали и партийные группы уже загнанных в подполье, но еще не уничтоженных демократических и социалистических партий. Они издавали свои подпольные органы, обращенные к молодежи: народники («Стремление»), меньшевики («Юный пролетарий», «Молодое дело» и др.) и т. д., организовывали свои кружки, проводили тайные съезды. Немало было противников диктатуры и среди профессоров — демократов и либералов, — которые упорно защищали свое право свободно мыслить и свободно же свои мысли высказывать. Их аудитории бывали особенно переполнены.