– Наш пансион находится слишком далеко, зато прямо напротив этого кафе есть маленькая, уютная гостиница, где нас ждёт чудесный номер с видом на Монмартр, удобная постель и свежие, крахмальные простыни… И всё это удовольствие можно снять всего на два или три часа.
– Интересно! – воскликнула Мария Алехандра, шутливо вскидывая брови. – А ты говорил, что был в Париже совсем ребёнком! Ничего себе, детские воспоминания…
Себастьян слегка смутился.
– Это не воспоминания, – не слишком уверенно объяснил он, – мне рассказывал об этом Луис Альфонсо, который знал толк в подобных делах.
– И ты оказался его достойным учеником! – притворно вздохнула Мария Алехандра и, немного помедлив, добавила: – Только, пока ты будешь заказывать этот номер, я подожду тебя на улице, а потом ты меня позовёшь.
Себастьян поцеловал её руку и помог выйти из-за стола. Выйдя из кафе, они пересекли улицу и, пока Мария Алехандра разгуливала по тротуару, делая вид, что рассматривает витрину магазина грампластинок и компакт-дисков, Себастьян скрылся в подъезде гостиницы. Через десять минут он показался в дверях и с самым сияющим видом махнул ей рукой. Она подошла поближе, муж обнял её за талию и повёл внутрь. Как ни старалась Мария Алехандра придать себе самый независимый вид и не обращать ни на кого внимания, в один момент она всё же не удержалась и, проходя через холл к лифту, бросила на портье быстрый и испуганный взгляд. Но этот пожилой француз с пышными, завитыми усами, улыбнулся ей такой лукавой и добродушной улыбкой, что она сразу повеселела и едва сдержалась от того, чтобы в ответ не показать ему язык.
В номере, действительно, было очень уютно и, благодаря кондиционерам, прохладно. Они быстро разделись и – как и вчера – отправились вместе в душ, где принялись ласкать друг друга лёгкими, дразнящими прикосновениями, шелковистыми от ароматного мыла «Камэй». Затем Себастьян вытер её досуха и, подняв на руки, перенёс в спальню и положил на кровать. Мария Алехандра, полузакрыв глаза и чувствуя невероятно пленительную истому, наблюдала за всеми движениями мужа. Но, вскоре, его умелые руки и губы привели её в такое состояние, что она словно бы растворилась в необыкновенно-остром блаженстве, исторгавшем счастливый крик из её полуоткрытых губ. На какое-то мгновение она вдруг вспомнила о том, где находится и, чтобы сдержать этот крик, впилась зубами в сильное плечо мужа…
– Спасибо тебе за эту награду, – шутливо заметил он, спустя полчаса, когда они, ничем не прикрытые, устало раскинулись на постели, внимательно изучая расписной потолок, с которого в них целился из своего лука озорной Амур. – Такой укус для настоящего мужчины драгоценнее любого поцелуя.
– Будешь говорить глупости, я тебя ещё не так укушу, – сердито буркнула она, и неожиданно для самой себя, спросила вслух о том, о чём подумала за полминуты до этого. – А что, Дельфина тебя никогда не кусала?
– Почему ты об этом спрашиваешь? – сразу помрачнел Себастьян. – Неужели ты даже в такие прекрасные минуты, не можешь думать только о настоящем, неужели тебе обязательно надо ворошить прошлое, отыскивая в нём те воспоминания, которые могут болезненно ранить нас обоих?
– Не знаю, – немного растерявшись от его горячности, пожала плечами она, – просто я всегда думаю о том, что ты сравниваешь, как мы обе ведём себя в постели, и мне вдруг стало интересно узнать в чью пользу это сравнение.
– Какая чушь! – не на шутку разозлился Себастьян. – Когда я с тобой, то думаю только о тебе; и, до сих пор, надеялся, что и ты поступаешь таким же образом.
– Я стараюсь, – кротко ответила Мария Алехандра, – но у меня не всегда получается. К сожалению, прошлое нельзя оставить там, в Колумбии, оно всегда с нами… Ну не сердись, а лучше расскажи мне о том, шведском офицере… он действительно был любовником Марии Антуанетты?
– Скорее всего, да, хотя историки на этот счёт расходятся во мнениях, – сказал Себастьян, после небольшой паузы. – И мне кажется, очень жаль, если между ними так ничего и не было. Представляешь себе – такая любовь, можно сказать, у подножия гильотины и…
– И что?
– И нечего вспомнить в последние мгновения жизни. Она была казнена по совершенно гнусному, надуманному обвинению, включавшему даже обвинение в развращении собственного сына; а он, дожив до старости, был вытащен из кареты и растерзан взбунтовавшейся толпой.
Мария Алехандра только вздохнула.
– А мы можем увидеть их портреты?
– Ну, этого офицера вряд ли, а портрет Марии Антуанетты находится в Лувре, куда мы можем отправиться прямо завтра, – Себастьян говорил, задумчиво хмуря брови и полу отвернувшись от Марии Алехандры. В конце концов, она не выдержала и, подобравшись к нему поближе, обвила за шею длинными прядями своих густых чёрный волос. Себастьян даже не пытался сдерживаться и, мгновенно опрокинув её на спину, стал целовать её пышные упругие груди, приговаривая при этом сквозь зубы:
– Я люблю тебя, драгоценная моя, люблю…
– И я тебя тоже, Себастьян, – легко выдохнула она, нежно поглаживая руками его голову…