В ожидании катера она ходила по палубе, проверяя, как идет подготовка к завтрашнему торжеству. Сияющие медные поручни скоро украсят гирляндами из вечнозеленых веток, маленьких лампочек и сотен душистых гардений; длинные деревянные столы на натертой до блеска палубе задрапируют кисеей и покроют скатертями; круглый стол в углу уже был уставлен коробками с изысканными подарками для счастливых жениха и невесты. На полу стояли еще не распакованные ящики с хрустальными бокалами. Завтра они заискрятся на столах рядом с серебряными подносами с дарами моря и охлажденной спаржей. Марина знала, что все будет в идеальном порядке, потому что Генри умел не только заниматься любовью, но и организовывать сногсшибательные приемы.
– Простите, ваше высочество!
Марина вздрогнула. Повернувшись, она увидела Анджело, то ли первого помощника капитана, то ли стюарда, то ли еще кого. Марина напомнила себе, что ей пора выучить имена и должности членов команды.
– Посыльный доставил это сегодня утром, – сказал Анджело, протягивая ей небольшой конверт. – Он хотел передать письмо сам, но я сказал, что вы... заняты.
Марина отвела глаза и быстро взяла конверт. Интересно, слышала ли команда звуки, доносившиеся из их каюты, сплетничали и подсмеивались ли матросы над сексуальной одержимостью хозяина и его принцессы.
– Спасибо, Анджело, – поблагодарила Марина и коротким кивком отпустила его. Она начала было распечатывать конверт, но, повернув его, взглянула на адрес: «Ее Королевскому Высочеству Марине Маршан». Ей был знаком тонкий аккуратный почерк, почерк отца.
– Катер готов, – объявил матрос.
– Одну минуту, – сказала Марина, не зная, вскрыть ей письмо сейчас или отложить на потом. Она известила короля, что выходит замуж за Генри, и пригласила его на свадьбу; это была своего рода оливковая ветвь, одновременно предупреждавшая короля о предстоящем событии, пока он не узнал о нем из газет или от Алексис, которая с радостью обрушит на отца ворох бульварных новостей. К тому же в душе Марины теплилась слабая надежда, что законный брак хоть немного смягчит ту боль, которую она причинила отцу. Возможно, своей запиской он сообщал ей, когда приедет и где она может его встретить.
Она посмотрела на небо, на чаек и на спокойную синюю гладь моря. Крупная чайка села на поручни и застыла в неподвижности, выслеживая рыбу, в ожидании удачи, которая позволит ей прожить еще один день. Марина снова взглянула на конверт и попыталась убедить себя, что мнение короля Андрея не имеет большого значения.
Медленно она вытащила из конверта карточку и прочитала:
Чайка закричала и, захлопав крыльями, нырнула в воду. У Марины опять началась головная боль.
В городе Марина отыскала пустую скамейку на рыночной площади Лас Рамблас. Вокруг нее бушевал карнавал красок: от тележек, наполненных цветами, до киосков с изделиями ремесленников. Туристы, смешавшись с толпой, торговались, покупали и щелкали «кодаками». Старик жонглировал тремя апельсинами перед небольшой подбадривающей его толпой, молодой художник рисовал мелом на панели распятого Христа. Марина всматривалась в кипевшую вокруг жизнь Барселоны, рынка, порта и пыталась влиться в нее, подчиниться ее ритму. Но сколько она ни старалась, все было напрасно, ее душа не принимала веселья. Веселье было для других, но не для нее.
Молодая женщина с ребенком села на скамейку рядом с ней. Марина закрыла глаза и подставила жгучим лучам июльского солнца свое тело под тонким платьем. Она не могла избавиться от нарастающего сознания, что идет ошибочным путем. Годы бессмысленных метаний вдали от родины не спасли ее от страданий, она все еще находилась в поисках счастья, и Генри был жар-птицей на конце радуги. Но поможет ли он ей забыть свою вину перед покинутыми ребенком и родиной?
Марина почувствовала слезы, набежавшие на глаза, скрытые темными очками. Слезы, которые так легко текли по утрам, когда солнечный свет озарял неприглядность ее жизни, и только новые сумерки могли скрыть лживость происходящего. Но сейчас она плакала от стыда. Она стыдилась, что эксплуатирует обожание Генри, использует его для того, чтобы заполнить пустоту в своей душе.
Непонятный причмокивающий звук привлек ее внимание. Марина повернулась и увидела крошечного темноволосого младенца, с удовольствием сосущего грудь матери. Зависть проснулась в ее душе. Одно имя всплыло в памяти: Дженни. Имя, которое Марина запретила вспоминать, имя, которое не смела произносить, разве только в те редкие ночи, когда она была одна и когда алкоголь или таблетки не туманили ее разум.
Марина быстро встала и направилась к киоску, увешанному множеством железных и деревянных клеток, в которых сидели птицы с ярким оперением. Она подошла поближе, стараясь отвлечься и успокоить свое бьющееся сердце.