Выводы ученых внушают оптимизм. Во-первых, на одной и той же территории в течение длительного времени параллельно велись и сельское, и лесное хозяйство, гармонично сочетаясь друг с другом и с окружающей природой. То, что было возможно тогда, можно повторить и сегодня. Этот путь демонстрирует возможность сохранения лесов без ущемления интересов людей. Во-вторых, за 600 лет лесная растительность настолько хорошо восстановилась, что ученые перед началом исследований считали эту территорию девственным лесом, никогда не испытывавшим на себе воздействия человека. Таким образом, у нас есть все основания полагать, что лесные экосистемы способны на большее, чем считалось раньше, и что разговоры о «безвозвратных» потерях можно прекратить. В-третьих, были высказаны некоторые соображения о климате, которые обратили на себя мое внимание. Индейские поселения осуществляли свою хозяйственную деятельность на гигантских площадях, а когда население ушло, лес практически сразу же начал восстанавливаться в тех же гигантских масштабах. Сельскохозяйственные площади быстро заросли деревьями, которые одномоментно накопили в своих мощных стволах столько углерода, что ученые предположили: малый ледниковый период вполне мог быть вызван именно этим обстоятельством, а не вулканическими извержениями, как считалось раньше. С XV по XIX век температуры были ниже средних показателей, что привело к неурожаям и голоду. Для этого периода были характерны холодные, дождливые летние сезоны и очень суровые, долгие зимы. И все это из-за возрождения джунглей в бассейне Амазонки? Конечно, никому не хочется возвращения голода, но проблема заключается не в холодах, а, наоборот, в потеплении климата. И теперь есть основания надеяться, что мы не только возродим леса, но и вернем климат в нормальное русло. Для этого даже не надо что-либо предпринимать. Напротив, надо предоставить природе право самой позаботиться о себе. И желательно на максимально возможной площади.
О научном языке
Я люблю рассказывать. И люблю играть на укулеле, но пока это у меня не слишком хорошо получается. Что же касается всяких историй, то с ними дело обстоит лучше, чему способствует обратная связь с аудиторией. Я еще помню свое первое выступление по телевидению в 1998 году. В то время я проводил курсы выживания, в ходе которых участникам, вооруженным лишь спальным мешком, кружкой и ножом, предстояло провести выходные дни в глухом лесу. Для телевидения и газет это был лакомый кусок (только представьте себе заголовок «Лесничий, поедающий червей!»). Так в моем лесу появилась съемочная группа телекомпании Stidwestfunk, чтобы взять интервью у участников курсов и, разумеется, у меня. Я без раздумий согласился и потом, вернувшись домой, собрал всю семью у телевизора. Но вместо того, чтобы восхищаться моими талантами, все начали считать, сколько раз я скажу «э-э-э» в каждой фразе. «А вот и еще раз!» – кричали мои дети радостными голосами. У меня же с каждым таким возгласом радости убавлялось, а под конец настроение вообще испортилось. Однако в следующих интервью я уже следил за тем, чтобы избавиться от «э-э-э», и постепенно семья даже начала меня хвалить.
Нечто похожее происходило и во время лесных экскурсий на тему «Экология и лесное хозяйство». Правда, здесь меня уже никто не поправлял и не указывал на речевые несовершенства, но зато было много уточняющих вопросов. Я быстро понял, что порой употребляю слишком много специальных терминов и чересчур сухо говорю о вещах, которые меня по-настоящему волнуют, – об экосистеме леса и факторах, которые ей угрожают. Слушатели старались скрывать свою реакцию, но она меня задевала. Как только я замечал, что у кого-то из группы непроизвольно закрываются глаза, мне становилось понятно, что я опять сбился на канцелярскую речь. С годами в моих словах становилось все больше эмоционального подтекста. Можно сказать, что я открылся навстречу слушателям и начал разговаривать с ними не мозгом, а сердцем.