Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов»

Через некоторое время курсант докладывает:

— Товарищ командир, разрешите доложить.

— Докладывайте.

— Ваше приказание выполнено. Протирку нашел.

— Ну вот и молодец.

— Разрешите идти?

— Идите.

Командиры других отделений были такие же, как и наш Олейник. Хорошие командиры. Они были тесно связаны между собой и помогали друг другу. Прочные знания военного дела и положение начальника выделяло их из общей массы курсантов, несмотря на то что они так же, как и мы, спали на нарах и так же несли все тяготы военной службы.

Был у нас помкомвзвода Карпенко. Он памятен мне тем, что научил меня стрелять из боевой винтовки. Первое время со стрельбой у меня не ладилось. Однажды на стрельбище он лег со мной рядом и стал наблюдать, как я стреляю.

— О, братец, так не пойдет, — через некоторое время произнес Карпенко. — Во время нажима на спусковой крючок вы глаза закрываете, выстрела боитесь.

Он был прав.

— Нажимайте на крючок спокойно и плавно, не думая о выстреле.

Наука пошла впрок. Навыки стрельбы из винтовки пригодились мне в последующем и при обучении стрельбе из пистолета, револьвера и автомата. Помню, после войны на соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки я занял первое место, выбив 98 очков из 100 возможных.

Первое время служба казалась тяжелой. Все надо делать по команде, быстро, четко. Утром командиров отделений будили минут на десять раньше, чем солдат. И когда дневальный во весь голос кричал «подъем», командиры были уже одеты и подгоняли отстающих. Все быстро вскакивали с нар, натягивали брюки и обувались, крутили непослушные обмотки.

Хочешь сделать быстро, а получается, как нарочно, наоборот, скрученная в клубок лента обмотки вырывается из рук и распускается. А командир отделения торопит.

Раздается команда:

— Выходи строиться на утреннюю зарядку!

Помкомвзвода выводит курсантов во двор и тут же командует:

— Шире шаг, шире шаг, раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре… Бегом, марш!

На улице мороз около 30 градусов. Сначала он неприятно обжигает, но после интенсивного бега становится тепло, несмотря на то что на зарядку мы выбегали в нижней рубашке.

После зарядки — умывание и утренний осмотр.

После утреннего осмотра — политинформация и построение на завтрак. У меня до сих пор звучит в ушах команда старшины:

— Выходи строиться на завтрак!

Столовая от казармы находилась примерно в километре. Холод ужасный. Стоишь в строю и про себя ругаешь старшину: «Какого черта он тянет!» А старшина не спешит, выравнивает строй. Наконец подает команду:

— На месте шагом арш! Ать, два, ать, два! Запевай!

Но петь не хочется. В такой трескучий мороз и рот-то не раскрывается. Строй молчит.

— Баландин, запевай!

Тут уж деваться некуда. Курсант Баландин — наш запевала.

— Ну что ж, ребята, грянем «Катюшу»?

— Грянем! — кричат из строя.

И Баландин запевает особенно популярную в то время песню — «Катюшу». После «Катюши» — другая: «Броня крепка, и танки наши быстры», за нею — «Три танкиста». Распелись, и мороз стал как-то мягче. Настроение поднялось, начинаются шутки. Но старшина замечает:

— Разговорчики в строю…

В батальоне связи курсантов с высшим образованием было всего лишь двое — Марк Хазанов и я. Через некоторое время после прибытия в часть Марка избрали секретарем бюро комсомольской организации, а меня секретарем партийного бюро. Кроме того, мне было поручено проводить с курсантами политические информации, которые в то время сводились в основном к событиям на финском фронте.

Дисциплина в батальоне была крепкая. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из курсантов не выполнил приказания командира, совершил самовольную отлучку, допустил неповиновение. Об употреблении спиртных напитков не могло быть и речи. Был, однако, один случай. Старшина третьего года службы в городском отпуске выпил две-три кружки пива. Случай стал известен комиссару батальона, который предложил мне созвать партийное бюро и обсудить поведение старшины — члена партии. На партийном бюро старшина признал, что, будучи в городском отпуске, он выпил две кружки пива. Члены бюро в своих выступлениях подвергли его самому строгому осуждению.

Марк Хазанов и я осуждали виновника менее строго, предложили не наказывать старшину, а ограничиться обсуждением. Бюро согласилось с нашим предложением. Однако комиссар батальона после заседания бюро упрекал нас в том, что мы недооцениваем это происшествие, что к случаям выпивки курсантов, а тем более командиров и членов партии надо подходить со всей строгостью.

Других случаев серьезных нарушений дисциплины в батальоне я не помню.

Мы изучали радиодело. Из нас готовили радистов, которые бы могли свободно работать «на ключе». Тренировались ежедневно, изучая по оттенкам звука азбуку Морзе — буквы и цифры.

«Та-ти, та-ти, ти-та, та-та». «Я на горку шла» — это цифра два, «идут танкисты» — цифра три.