Тайные тропы

Сидевшая тут же старуха посмотрела с укором на Саткынбая подслеповатыми глазами, покачала головой, но ничего не сказала.

Через три остановки Саткынбай сошел с трамвая. Пройдя большой, красивый мост, перекинутый через полноводный канал, он встал в тень и задумался. Тяжелые мысли угнетали его.

Туркестана, старого Туркестана не было. В город неодолимо, властно ворвалось новое. Отступали, бесследно исчезали мазанки, зигзагообразные безглазые улички, мечети, дувалы. Новое теснило их перспективой широких улиц, громадой зданий, зеленью парков и скверов, стройными вереницами деревьев, четкими линиями оросительных каналов.

Саткынбай плотно сжал веки. Ему казалось, что он спит, и если откроет глаза, то все это исчезнет. Но нет, город шумел, звенели трамваи, басисто гудели сирены автомашин, говорили без умолку люди.

— Бежать, бежать отсюда! — прошептал Саткынбай и торопливо зашагал к окраине города.

Он шел долго, не оглядываясь, не обращая внимания на людей, и только когда шумные улицы остались позади и он оказался среди высоких земляных дувалов, то замедлил шаг и осмотрелся.

Улица была глухая, пустынная. С обеих сторон теснились старые, приземистые дома. Через арыки были переброшены полусгнившие деревянные мостики.

Саткынбай почувствовал себя бодрее, увереннее.

«Все уладится, все будет хорошо. Волноваться нечего, — успокаивал он себя. — Нет Файзуллы — другие найдутся».

Навстречу мелкими шажками шла женщина под паранджой. Саткынбай, взволнованный, остановился, пропустил ее мимо себя. Ему было приятно видеть женщину под паранджой.

До цели было недалеко. Через какую-нибудь сотню метров находился дом старого Ширмата, или, как его когда-то звали, «Харами», что означает «хитрый».

В 20-х годах Ширма г укрывал Саткынбая и его брата в своем доме от чекистов. Ширмат поддерживал связь между басмачами и их пособниками. Это верный человек и к тому же очень хитрый. Многие тогда попали за решетку, а он уцелел и остался на свободе. Саткынбай помнил, что у Ширмата в саду около хауза — водоема — было припрятано оружие. Нет, Ширмат безусловно верный человек, которому можно говорить все без утайки.

«Вот тут, кажется», — подумал Саткынбай и, нагнувшись, прошел в узенькую, точно щель, калитку.

Саткынбай не ошибся: он стоял в знакомом до мелочей дворике Ширмата. Несколько деревьев совсем высохло, дувал сильно накренился, хауз засыпан, но арычок попрежнему пересекает двор. При входе в дом Саткынбай столкнулся со старой женщиной. Она отошла в сторонку и дала ему дорогу. В комнате Саткынбай увидел щуплого, обрюзглого старика в потрепанном халате, сидящего на полу. Казалось, появление гостя ничуть не удивило старика. Он посмотрел на него неподвижным, безучастным взглядом и остался сидеть, не шелохнувшись.

«Неужели Ширмат?» — подумал Саткынбай, приветствуя хозяина.

Тот кивнул гостю головой.

— Ширмат-ата? — спросил Саткынбай.

В глазах старика на мгновение блеснул прежний, хитроватый огонек. Возможно, что это просто показалось Саткынбаю.

— Не узнаете? — улыбнулся Саткынбай и подумал: «Как изменился! Очень изменился!»

Ширмат был сейчас похож на бродягу-нищего, которых Саткынбаю так часто доводилось встречать в Иране.

Ширмат еще раз поднял бесстрастные глаза на гостя и холодно произнес:

— Ульмас!

У гостя вырвался вздох облегчения: узнал! Ну, если Ширмату не изменила память, значит все пойдет хорошо.

— Я знаю, — заговорил Ширмат, — ты далеко был. Зачем вернулся?

— Дерево без ветра не гнется, — улыбнулся Саткынбай и без всяких колебаний решил выложить перед стариком свою историю: чего таиться, когда его жизнь столько раз была в руках Ширмата!

Он рассказал все от начала до конца. С того самого дня, когда они с братом, захватив небольшой запас золотых монет, бежали за границу, заметая и путая следы, до сегодняшнего дня. Он ничего не утаил.

И чем больше говорил Саткынбай, тем легче становилось у него на душе, будто спадала какая-то тяжесть. Теперь он не один, теперь их уже двое. Ширмат, умудренный опытом, поможет устроиться, поддержит, даст умный совет.

Ширмат слушал молча и не прерывал гостя. Он, кажется, весь превратился в слух, но глаза его, когда-то полные жизни, сейчас почему-то оставались холодными, неподвижными, полуприкрытыми. Если бы он не поглаживал одной рукой другую руку, его можно было бы принять за спящего.

Старик выждал немного, не скажет ли еще что-нибудь Саткынбай, и спросил:

— Все?

— Все… Почти все, — поправился Саткынбай. — Подробности можно рассказать и после. Еще успею.

— Уходи, — тихо, но решительно сказал Ширмат и показал рукой на дверь. Рука его дрожала. — Уходи, откуда пришел… Когда волк теряет зубы, он больше не выходит на промысел… Отбыл свое и сидеть еще раз не имею желания. Прежнего Ширмата нет. Есть старый, больной Ширмат, который должен умереть спокойно, дома… Уходи скорее! — повысил он голос. — А не то позову зятя — он живет рядом…