Три дня спустя Альфред Вагнер и его работник сидели в кабинете над небольшой ученической картой Европы, лежащей на столе. За июнь и часть июля союзники овладели многими французскими городами.
— Часы истории отбивают свое время, — сказал Вагнер, — дело идет к развязке. Это понятно даже мне, штатскому человеку.
Шлепая по полу домашними туфлями, он подошел к этажерке и, взяв пачку газет, положил ее на стол поверх карты и стал просматривать статьи.
— Господам, которые пишут, мало дела до народа, — заметил он. — Что думают люди, что они хотят — это их не интересует. Они только рассуждают и говорят красивые фразы. — Вагнер поправил очки и приблизил к глазам страницу. — Еще неделю назад газеты кричали о контрнаступлении, о линии обороны, обещали какое-то секретное оружие, разъясняли, уговаривали, не скупясь на ложь и преувеличения. Эти писаки думают, что они в состоянии успокоить людей и вселить в них веру. Они ошибаются. Люди думают о завтрашнем дне. — Вагнер посмотрел на Ризаматова: — Ты, конечно, понимаешь, что это значит.
— Вам жаль свою страну, которая на ваших глазах идет к гибели? — тихо спросил Алим.
Вопрос собеседника причинил острую боль сердцу. Он, старик, не раз и сам задавал себе этот вопрос.
— Мне жаль мой народ, — сказал он просто и искренне. — Ваш Герцен говорил: «Народ нельзя назвать ни дурным, ни хорошим. В народе всегда выражается истина. Жизнь народа не может быть ложью». И вот народ мне жаль. Все тяготы и удары судьбы ложатся на его плечи. Его придавили, его терроризировали, примяли, морально изуродовали. Нравственная кабала достигла у нас невиданных размеров. Что может быть страшнее, когда народ лишается не только голоса, но и веры в свое счастье! Нацисты отбросили нас на тысячи лет назад, они столкнули с правильной исторической дороги целый народ, народ умный, способный, энергичный, и не только столкнули… Народ отупел, начал умственно вырождаться… Это и помогло фюреру привести страну к войне. Сотни тысяч погибли на фронте, сотни тысяч изнывают в лагерях. Кровью народа пропитана вся Германия… Тяжело, очень тяжело быть свидетелем нацистского режима!
Ночью Вагнеру не спалось. Он думал о своих новых квартирантах.
В их распоряжение был предоставлен мезонин, состоящий из двух небольших, но очень удобных и обставленных всем необходимым комнат. Квартиранты вели себя хорошо, старались ничем не стеснять хозяина. Но многое в них Вагнера удивляло. Вагнер вскоре догадался, что они не немцы, скорее всего — чехи. Именно так говорят чехи, овладевшие немецким языком не в Германии, а в России. Это открытие взволновало старика. Что заставило молодых, видимо образованных людей изменить своей родине и связать свою судьбу с нацистами? Зачем они забрались так далеко? Что хочет из них сделать Фохт? Как они смотрят на то, что Советская Армия подходит к границам Германии, а с запада приближаются войска американцев и англичан?
Одно казалось Вагнеру несомненным: в его доме — изменники, предатели своей страны. А такой сорт людей требует особой осторожности, бдительности. Старик в первый же день предупредил обо всем Алима. Решили придерживаться единой тактики: молчание, замкнутость, отказ от сближения с жильцами.
Сейчас, когда в доме наступила тишина, старик настороженно вслушивался в каждый шорох, в каждый звук. Разгоряченный опасениями мозг строил самые фантастические предположения.
Вагнер встал и на цыпочках вышел в переднюю, к лестнице, ведущей в мезонин. Здесь он остановился. Наверху было тихо. Где-то пел неугомонный сверчок.
«Спят, наверно», — подумал старик и, успокоенный, вернулся в свою комнату.
Но квартиранты и не думали спать. Два окна мезонина, плотно завешенные ковром и одеялами, не пропускали наружу свет. За освещенным яркой лампой столом, с наушниками на голове, сидел Грязнов. Сегодня четверг — условное время, и Андрей жадно ловил позывные Большой земли, данные «Грозным».
Ожогин внимательно следил за своим другом, за положением его руки, за выражением лица. Грязнов вдруг весь напрягся, бросил на Никиту Родионовича радостный взгляд и начал отстукивать ключом.
Это была первая связь с Большой землей. Если в условиях покинутого ими оккупированного города работа почти любой нелегальной радиостанции могла быть обнаружена врагом, то здесь, в Германии, такая возможность значительно возрастала. Значит, надо было изобрести что-то, что исключало бы возможность провала.
Помог делу Долингер. Ему было лень составлять своим ученикам по два раза в день тексты для тренировочных передач, и они получили возможность передавать депеши вольного содержания.
После долгого раздумья друзья решили так составлять депеши, чтобы они не навлекли на себя подозрений со стороны Долингера и в то же время содержали в себе те данные, которые интересуют Родину.
Прежде всего это решение следовало передать на Большую землю. Туда надо было передать и условный код, чтобы в слове или фразе, ничего не значащей для Долингера, свои могли найти то, что вложили в них Ожогин и Грязнов, — то, что интересовало Родину.