Тайные тропы

— Накурил я... Вы не возражаете, если я открою форточку?

— Пожалуйста, ради бога, — ответила Соня.

Юргенс открыл форточку у окна, возле которого стоял стол, и прошелся по комнате.

— Вы, конечно, — заговорил он, — оказавшись на той стороне, не пожелаете больше пожаловать сюда? А?

— Помилуйте что вы! — сиповатым голосом отозвался Марк Аркадьевич.

— Тогда, я попрошу вас оказать нам еще одну любезность, — проговорил Юргенс и, подойдя к двери, вынул с наружной стороны ключ, закрыл дверь и повернул ключ.

Все не сводили с него глаз. Марк Аркадьевич замер в выжидании. Юргенс объяснил, в чем дело.

У Мейеровичей, конечно, много знакомых в Советском Союзе и среди них могут оказаться лица, на которых в случае нужды можно опереться. Это, так сказать, внешние спутники существующего режима. Они ничем не проявляют своего несогласия с политикой советской власти, но при умелом подходе к ним согласятся оказать кое-какие услуги. Таким бы неплохо заготовить несколько писем.

— Вы поняли меня? — спросил Юргенс.

— Да, понял, — ответил Мейерович и вытер платком свое влажное лицо.

— Это вас не затруднит?

— Нисколько, — ответила за мужа Соня. — Но разве это так срочно, сейчас?

— А когда же? — удивился Юргенс.

— Может быть, лучше там?

— Где это? В горах или в ущелье, ночью? Не представляю себе. Мы с вами покинем эти места, а наш общий друг Раджими только проводит нас. Я о нем забочусь, а не о себе.

— Соня, ты говоришь глупости, — не особенно резко сказал Мейерович.

— Простите, я не поняла, — повинилась Соня.

— Я могу вам дать несколько писем... Два, три... — изъявил готовность Мейерович.

— Прекрасно. Просите в них оказать помощь предъявителю, кланяйтесь, желайте здоровья и так далее...

— Все понятно, — заверил Марк Аркадьевич.

Он вооружился автоматической ручкой, вынул из пиджака, висевшего на спинке кровати, блокнот и склонился над столом.

Быстро исписав несколько листочков бумаги, Мейерович сказал:

— Вот это — врач-гомеопат, теософ, в прошлом дворянин, он стар, живет один в прекрасном особняке; это — музыкант в ресторане, сын раввина, сионист, мечтает о Палестине; а это — адвокат. Один его брат в Америке, другой в Швейцарии.

Юргенс свернул каждый листок в отдельности и передал Раджими.

— Ну, и последнее, что от нас требуется, — сказал Юргенс, поглядывая на часы, — это продумать все так, чтобы лишить возможности ваших земляков причинить вам неприятности в дальнейшем.

Мейерович широко раскрыл глаза. Ему было непонятно, о каких неприятностях может итти речь.

— Я вам сейчас объясню, — продолжал Юргенс. — Исчезновение документов, очевидно, уже вызвало переполох. И несомненно, что их исчезновение связывается с вами. Не исключена возможность, что ваши недоброжелатели нападут на ваш след, ну, допустим, через неделю, две, и тогда вы можете оказаться в неудобном положении. Ведь за растраченные вами двести тысяч, если не более, государственных средств Советы разразятся вербальной нотой, и ни одна соседняя с ними держава, смею вас заверить, не согласится держать у себя уголовников. Она предпочтет вас выдать. Другое дело, если бы за вами не числился должок.

Мейерович побледнел.

— Поэтому нам надо что-то придумать, — закончил свою мысль Юргенс.

Супруги молчали.

— А если они на той стороне назовутся вымышленными именами? — подсказал Раджими и получил благодарный взгляд от Мейеровича.

— Правильно! — одобрил Марк Аркадьевич.

— Правильно! — подтвердила Соня.

Но Юргенс омрачил их радость.

— Не подходит, — твердо отрезал он. — Будет еще хуже. Их могут заподозрить чорт знает в чем, они заврутся и запутаются.

Раджими нахмурил лоб и теребил бородку. Соня смотрела на него с надеждой.

— У меня идея! Лучше не придумаешь, — вновь заговорил Раджими. — Что, если пустить слушок, будто чета Мейеровичей, попав в безвыходное положение, решила покончить счеты с жизнью?

— Идея хорошая, — подхватил Юргенс, — но как и через кого вы пустите подобный слушок? Если начнете распространять вы, то навлечете на себя подозрение. Так тоже не пойдет. А я предложу лучше. Пусть Марк Аркадьевич напишет сам и подпишется вместе со своей прелестной супругой, что они ушли из сего мира, а записку подбросит на завод Раджими.

— Гениально! — восторженно воскликнула Соня.

— Да, это лучше, — проговорил Мейерович.

Мейерович вновь взялся за ручку.

— Пишите, я буду диктовать, — предложил Юргенс. — «В нашей смерти никого не вините — мы виновны друг перед другом и перед государством и искупить вину нам нечем». Вот так, подписывайтесь.

Супруги поставили подписи и вручили письмо Раджими.

— А теперь я не прочь выпить бокал хорошего вина за предстоящий успех, — сказал Юргенс. — В нашем распоряжении час. Скоро подойдет машина.

Раджими взял с подоконника сверток, развернул его и поставил на стол бутылку. Юргенс сам открыл бутылку.

— Я думаю, что в самое ближайшее время мы получим возможность выпить в другой обстановке, — проговорил он, разливая вино по стаканам. — И если я предложу тост на той стороне за нашего верного друга Раджими, то, я надеюсь, вы ко мне присоединитесь.

Все подняли стаканы. Вдруг Юргенс прислушался и повернул голову к двери.