Тайные тропы

Не ожидая пока Ожогин начнет снимать пальто, Варвара Карповна сама подошла к нему и стала расстегивать пуговицы. Приблизив лицо, она шопотом пожаловалась, что очень скучала, и пожурила его за то, что он такой нехороший, недогадливый и совсем забыл о ней.

В столовой было шумно, гремели тарелки. Никита Родионович сделал вид, что не расслышал слов хозяйки, и попытался сказать комплимент:

— Вы сегодня какая-то необыкновенная, Варвара Карповна.

— Надеюсь, не хуже, чем обычно?

— Лучше... — и смутился. В голове мелькнула мысль: «Надо играть, никуда не денешься, пусть это и будет началом».

Варвара Карповна взяла Ожогина под руку и повела в столовую.

Почти все сидевшие за столом были незнакомы ему. Именинница представила пришедших. Никита Родионович старался быть внимательным, приглядывался ко всем и прислушивался. Первым от двери сидел пожилой немец в штатском, маленький, с большим животом и индюшечьей шеей, — он назвал себя Брюнингом. Рядом с ним — тоже немец, в солдатской форме, с перебинтованной рукой; его все именовали Паулем. Около Пауля примостилась светловолосая девица, новая подруга Варвары Карповны — Люба. С другой стороны стола расположились кладовщик городской управы Крамсалов, краснолицый человек, и его жена, особа ничем не примечательная, если не считать многочисленных угрей на лице. Крамсалов говорил мало, но Ожогин заметил, что он сильно заикается.

Когда церемония представления окончилась, пришедших усадили за стол.

Варвара Карповна, ставя стул для Никиты Родионовича около себя, тихо заметила, что ему теперь опасаться нечего — соперника его нет.

— Не понял, — удивленно произнес Ожогин, хотя отлично знал, на что намекает Трясучкина.

— Хм... какой вы недогадливый и ненаблюдательный. — Варвара Карповна кокетливо сложила накрашенные губы. — Жениха-то моего нет...

— На самом деле, а я и не заметил! Почему же вы его не пригласили? Он очень забавный человек.

— Он исчез, к моей радости. Его Родэ за какие-то грехи так далеко упрятал, что больше он, кажется, вообще не появится.

Никита Родионович выразил сожаление.

— А вам бы хотелось видеть его моим женихом?!

— Нет, наоборот...

— Честно?

— Конечно, честно.

— Вы умница, вы миленький, поздравляйте меня, — и Варвара Карповна поставила перед Ожогиным стакан, наполненный вином.

— Всем! Всем наливайте! — зычным голосом отдала команду Матрена Силантьевна. Трясучкин принялся поспешно разливать вино по стаканам. — Развеселите нас, Никита Родионович, — обратилась Матрена Силантьевна к Ожогину, — а то сидят все, как петухи общипанные, носы повесили и только про политику трезвонят. Осточертело слушать...

— Мотенька, Мотенька, — молящим голосом обратился к жене изрядно выпивший Трясучкин.

— Что? Забыл, как звать? — огрызнулась Матрена Силантьевна и строго взглянула на мужа. — Говорю, что осточертело слушать, и правильно говорю.

— Господи... — взмолился Трясучкин, — да я не об этом... я хотел рассказать новость...

— Мадам Трясучка, — обратился к хозяйке на ломаном русском языке Брюнинг, — ваша супруг имеет сказать новость. Это... это гут, зер гут, ми любим сенсация, ми просим господин Трясучка...

— П... п... равильно... п... п... росим, — дергая головой, с трудом произнес Крамсалов. — П... п... усть...

Жена ущипнула его за руку, он скривился и смолк.

Захмелевший Трясучкин вылез из-за стола и неуверенными шагами направился в другую комнату.

— Сейчас вытворит какую-нибудь глупость, — заметила Варвара Карповна. — Кушайте, не обращайте внимания, — и она положила на тарелку Ожогина кусок холодного.

На длинной шее Брюнинга торчал большой кадык, приходивший при еде в движение. Брюнинг сидел по правую сторону от Ожогина и переводил солдату Паулю с русского на немецкий. От него пахло нафталином, и Никита Родионович немножко отодвинул свой стул.

— Кто они?.. — кивая в сторону немцев, тихо спросил Варвару Карповну Ожогин.

Она шопотом рассказала: Пауль ухаживает за ее подругой Любой, обещает взять ее с собой в Германию. Брюнинг — знакомый отца. Он, кажется, экспедитор какой-то немецкой фирмы, занимающейся сбором и «эвакуацией» в Германию антикварных вещей. Трясучкин упаковывает картины, посуду, мебель, различные ценности в ящики, а Брюнинг их отправляет.

— Вот! Вот! — объявил вернувшийся Трясучкин, помахивая двумя листками. — Это надо всем знать. Прокламации!

— Чорт непутевый... — не сдержалась Матрена Силантьевна.

— П.. п... рок... прок... прокламации? — побледнел Крамсалов.

— Да! — твердо сказал Трясучкин и сунул бумажки Грязнову. — Это надо всем знать!

— А ну, прочти-ка, Андрей, — попросил Денис Макарович. — Что это за ерунда?

— Где ты их взял? — поинтересовалась Варвара Карповна.

— Где? В управе. Для интересу. Их принесли туда штук с полсотни...

Андрей держал в руках листовки и обводил всех вопросительным взглядом. Он, казалось, спрашивал: «Читать или не читать?».

— Господин Грязноф, ми есть интерес к этим чепуха, ми вас слушайт, — прошамкал беззубым ртом Брюнинг и в свою очередь посмотрел на всех, ожидая одобрения.