Тайные тропы

— Да, но почему вы... — Андрей оборвал фразу на полуслове и подошел к окну, встав к Никите Родионовичу спиной.

— Вижу, что не понял, — сказал Ожогин.

Он решил довести урок до конца. Нельзя было выпускать из повиновения горячего и опрометчивого друга. И не только потому, что Ожогин боялся за исход дела, но и потому, что он полюбил Андрея, привязался к нему, жалел его как младшего брата.

Никита Родионович лег на тахту, выжидая, когда Андрей успокоится. Андрей все так же стоял у окна в только много времени спустя, наконец, тихо проговорил, не поворачивая головы:

— Я неправ, Никита Родионович.

— Ну вот, — спокойно проговорил Ожогин, поднимаясь с тахты, — надо собираться на занятия.

— Но я неправ не потому, что хотел итти, а потому, что решил это самовольно, — добавил Грязнов.

— Согласен, — сказал Никита Родионович, одевая пальто.

— Тризна встретит нас после занятий, и вы ему объясните... — попросил Андрей.

— А ты сам?

— Мне теперь неудобно, я напросился...

— Хорошо... Я скажу ему, — согласился Ожогин, — скажу, что ты пойдешь с ним...

Андрей не дал Никите Родионовичу договорить. Он подбежал к Ожогину, обхватил его за плечи руками и прижал к груди.

 

Ночь была на изломе. Высоко поднялись стожары. Жестокий мороз последних дней января давал себя чувствовать. Ожогин и Грязнов шагали домой — у обоих были подняты воротники пальто, надвинуты на уши шапки.

Затемненный город казался вымершим. Ни света, ни человеческой тени. Только снег, снег и снег. Им усыпаны мостовая, тротуары, крыши домов, он пушистыми хлопьями лежит на оголенных ветвях деревьев, отяжеляет и тянет книзу провода, образует причудливые шапки на верхушках столбов.

Воздух неподвижен и чист. Шаги звонко отдаются в тишине ночи.

Из-за угла выглянул человек. Друзья остановились, всмотрелись. Это Тризна, он ждет Андрея.

Молча поздоровались.

— Что берете с собой? — почти топотом спросил Никита Родионович.

— Парабеллум, три гранаты... На всякий случай.

Игнат Нестерович вынул из кармана маленькую яйцевидную гранату и подал Андрею.

— Спрячь.

Ожогин посмотрел на Тризну и сказал:

— Трясучкину не трогайте... Она нам еще пригодится.

— Едва ли... А в общем — видно будет, — сухо и отрывисто бросил Тризна.

Никита Родионович понял, что на эту тему говорить бесполезно, и приступил к делу. Он еще раз обрисовал Тризне расположение дома, рассказал, как надо входить в комнаты, которыми пользуется Родэ, напомнил, что Трясучкина оставит незапертой дверь, а условным сигналом будет приоткрытая ставня в окне.

— Не обманет она нас? — неуверенно подал голос молчавший до этого Андрей.

— Не думаю, — ответил Никита Родионович.

— Все у вас? — с обычной резкостью спросил Игнат Нестерович.

— Все-

— Ну, пошли, — и Тризна свернул за угол. Андрей торопливо последовал за ним.

 

В подвальном помещении Госбанка, где теперь размещалось гестапо, шел допрос.

В углу небольшой комнаты, освещенной керосиновой лампой, на табурете сидел человек. Обросший, исхудавший, с кровоподтеками под глазами, он выглядел стариком.

Человек молчал. У стола пристроилась Трясучкина. Родэ, заложив руки в карманы, медленно расхаживал по комнате.

— Спроси его, — обратился Родэ к Варваре Карповые, — кто ему дал распоряжение впустить ассенизаторов во двор электростанции.

Варвара Карповна перевела вопрос на русский язык.

Арестованный равнодушно, не меняя позы, не шевельнув рукой, ответил, что такого распоряжения ему никто не давал.

— Значит, сам впустил? — зашипел Родэ.

Арестованный только утвердительно кивнул. Родэ зло выругался и подошел к столу.

Варвара Карповна опустила голову, она боялась смотреть в глаза Родэ. Ей казалось, что он прочтет в ее взгляде затаенную мысль, которую она вынашивала эти дни. Сегодня он почему-то особенно пристально и долго смотрел на нее. Трясучкиной мерещилось, что вот-вот тонкие губы Родэ сложатся в злую улыбку и он скажет: «Все знаю, дорогая, все мне известно. Вы хотели убрать меня со своего пути, хе, хе... Скорее умрешь ты». Но Родэ только щурил глаза и молчал. Временами Варвара Карповна чувствовала себя близкой к обмороку. «Почему я об этом думаю? Ведь, кроме меня и Ожогина, никто ничего не знает. Разве Родэ может прочесть мысли? Нет, нет... Просто шалят нервы...» Варвара Карповна сжимала губы, старалась отогнать тревожные мысли. Но они опять лезли в голову. «А что, если сам Никита выдал ее, пошел и рассказал гестапо обо всем? Тогда конец... Конец. Может быть, даже сейчас, вслед за этим арестованным».

— Господи! — почти вслух произнесла Трясучкина.

— Что ты бормочешь? — спросил Родэ.

Сердце у Варвары Карповны замерло.

Родэ расхохотался.

— Пусть скажет, кто эти ассенизаторы. Пусть назовет их фамилии, — требовал Родэ.

Варвара Карповна торопливо перевела вопрос.

Арестованный не знал фамилий ночных гостей и никогда их до этого не видел.

— Гадина!.. — прохрипел Родэ, и его костистое худое лицо стало страшным. — Сейчас ты у меня заговоришь...

Став против заключенного, он начал медленно засучивать рукава кителя.

— Мне можно итти? — спросила Трясучкина и поднялась с табурета.

— Иди! — бросил Родэ. — Зайдешь через десять минут. Поедем...