Тайные тропы Бездны (СИ)

Новость о математике совсем не радует. Хотелось резких действий, но придётся вытащить из закромов последние остатки терпения. Кстати о воздухе, который портит старый конь, подумала директор. Может кое-кто его уже в школе портит. Этот математик сейчас ведёт уроки, а от него может статься несёт на детей жутким перегарищем. Вот же пример для детей: на третий день учёбы учитель уже лыко не вяжет и от него воняет, как от пивной бочки. Нет, надо сходить в его класс, вызвать его под каким-нибудь предлогом в коридор и тщательно обнюхать. Если, не дай Бог, от него несёт, то надо освобождать его от уроков ко всем ебеням. Всё меньший позор на мою седую голову. И надо обязательно поговорить с молодым математиком по душам. Конечно, пьянство — грех не великий, здесь половина населения запойная, а другая не просыхает, но простому учителю, птичке не высокого полёта, на третий день работы в школе пить до чертей как-то некузяво.

Уточнив, что молодой учитель математики ведёт занятие на третьем этаже, Алла Леонидовна опять пошла на третий этаж. Работа такая: здесь она за всё отвечает. Пока она шла к кабинету, где учил детей молодой учитель, в её голове промелькнули обстоятельства, при которых она взяла этого молодца на работу в свою школу. А что ей оставалось делать? В школе осталась только одна математичка, да и той уже давно стукнуло 67 лет. Вторая математичка, женщина около сорока лет, еле доработала до конца учебного года и с размаха бросила заявление на стол. Она так и сказала, вполне откровенно, что с вашими дебилами она работать не желает. А кто тогда с нашими дебилами, то есть с нашими детками должен работать? А никто не должен по её мнению. Эта фифа оказалась с фокусами: видишь ли, ей не нравится, когда дети ведут себя на уроках, как стадо диких гамадрилов. Чего, собственно, можно требовать от детей, если само общество такое. Если даже в наше просвещённое время откуда-то из мохнатых глубин доносится дикое, обезьянье эхо.

Обиделась математичка, что дети шумят на уроках, ничего не хотят учить, даже кидаются в неё чем попало. Так у нас все дети такие, других у нас нет: чем удобряли, то и выросло — ешьте сами с волосами. И преподавателей у нас нет. Шестьдесят процентов учителей имеют возраст больше шестидесяти лет, в школе только три мужика: физкультурник, завхоз и трудовик. Вот теперь математик. Молодой, двадцать семь лет всего — зелен, как смородина в мае. Зовут его Никодим Викторович, а фамилия у него Баширов. Семейное положение: нет даже кошки. Только вот сразу Алле Леонидовне показался он несколько странным. Спрашивается, за каким бесом учителю из областного центра перебираться в заштатный посёлок, формально входящий в Комаровский городской округ? А этот приехал, встречайте его. Пришлось брать, так как Управление образования только обещало, что найдёт математика, но до учебного года оставалась неделя, а из Управления ни ответа, ни привета, одни обещания, что всё под контролем. Что с этого контроля Алле? Если бы Алла Леонидовна не взяла нового математика, то осталась бы с одной старой Алевтиной Георгиевной Мамошиной, дамой шестидесяти семи лет. Мамошина, она, конечно, учитель от Бога, но возраст уже не тот. Была когда-то Мамошина шустрой, но то уже легенда, присыпанная пылью веков. Георгиевна уже сама еле ноги переставляет, голосок у неё слабенький, зрение не то, слух опять же. Детки не понимают, что она говорит, а она деток не понимает. На её занятиях они ничего не делают, даже ни чем не кидаются в Мамошину. А зачем? Всё равно она позволяет им делать всё, что их душе угодно. Детям даже чморить её неинтересно. С её занятий сбегает по пол класса, а остальные сидят в наушниках и смотрят кино или свои Тик-токи, или как их там. Даже в карты играют у неё на уроках. Хорошо хоть не бухают. А может и бухают?