Тайные тропы Бездны

Ия Сафаровна — красивая девушка в самом расцвете. Искусно нанесенный макияж добавлял её бледному лицу холодной выразительности, а ниспадающие на плечи чёрные волосы делали её похожей на вампира. Этому образу соответствовало алое платье, выгодно подчеркивающее достоинства её стройной фигуры.

Информатичка Ия Сафаровна всё время, пока общество признавалось друг другу в мелких грехах, сидела, молча, с блаженной улыбкой на лице и чему-то улыбалась — чему-то своему, мистическому и сокровенному. Вопрос Безпалько отвлёк её от своих мыслей. Девушка очнулась, сфокусировала свой холодный взгляд на трудовике и удивлённо произнесла:

— Слушаю я вас коллеги и удивляюсь, не сойти мне с этого места, — со странной улыбочкой начала она. — И это вы называете проблемами? Всякие ножи, топоры и лопаты? Фи на вас восемь раз. Детский сад «Ромашка» это, а не проблемы. Подумаешь: бензопила, голоса всякие, сны плохие, три бутылки водки в одно рыло. У кого сейчас сны хорошие?

— И кровищщща, — поддакнула Инна Валентиновна.

— И что тут такого? — отмахнулась Ия. — Сплошной примитивизм. А вот смогли бы вы со своими бензопилами поучаствовать, например, в приличной оргии на погосте? Или в чёрной мессе некромантов? Все ваши заскоки — это просто отстой: в культурном обществе вас бы за такое просто обсмеяли бы. Вот участие в чёрной мессе на местном кладбище — вот это прогрессивно и в тренде. Совершенно инклюзивно. Ночь, чадящие факела, выкопанные могилки, запах свежей кладбищенской земельки и некроманты с ритуальными ножами. Привязанная к могильной плите жертва орёт, как резанная и, да, кровищи море. Куда же без кровищи. Без крови и воплей живой жертвы ритуал не проведёшь.

— Чего это — наши закидоны отстой? — набычился Безпалько. — Может, мы тоже хотим поучаствовать в чёрной мессе на погосте. О чём базар! Правильно я говорю, товарищи? Где записаться на ближайшую чёрную мессу? Я с толстым удовольствием присоединюсь к мероприятию. Ритуальный нож самому приобретать, или выдадут? Или с топором приходить?

— Я бы тоже поучаствовал, — намекнул Никодим Викторович. — Всё равно сегодня спать не смогу: Луна в Козероге, понимать надо. Надо снять напряжение. Чего мероприятие на потом откладывать? Водка сегодня может меня не спасти, и пойду я по посёлку с лопатой прохожих мочить. Примитив, конечно. Не спорю. Чёрная месса — самое то на сегодня.

— Я накрашусь, возьму лопату и тоже пойду по посёлку, — пообещала Мамошина. — В компании как-то веселее людишек мордовать. Если ещё самогонки стописят вмазать, то вообще норм. Я как напьюсь — такая дура становлюсь, — призналась Мамошина. — Я тоже на оргию согласная. Желаю окунуться в бездну разврата.

— Где мы прямо сейчас живую упитанную жертву для чёрной мессы найдём? — деловито стала уточнять Инна Валентиновна. Это она говорила, пристально смотря в спину тихо улепётывающей из кабинета Дины Николаевны. Дина сама не знала, как она смогла живой выбраться из этого гадюжника. От ужаса сил у неё не оставалось: ноги, хоть они казались ватными, сами несли её прочь. За что им большое спасибо.

Выглядело всё так, словно психологиня, не говоря ни слова, не попрощавшись с коллегами, решила свернуть мероприятие и быстро скрыться. Наверное, ей срочно вспомнился милый Кузя, которому она сегодня забыла купить пачку кефира и сдобную булочку. Ошарашенные таким поворотом учителя остались одни в слабо освещённом кабинете. Портрет графа Толстого, казалось, улыбался, глядя на их компанию. Достоевский понимающе хмурился.

— По-моему потенциальная жертва сбежала к ядрёной Фене, — флегматично произнёс Никодим. — Наша чёрная месса её не прельстила.

— Как есть сдрыстнула к своему Кузе, — кивнул Семён Митрофанович. — Её даже оргия не прельстила. Коллега, а вы не боитесь, что эта дамочка завтра запись на диктофоне отнесёт в органы?

— Нет у неё уже никакой записи наших откровений, — отмахнулся Никодим. — Если с дуру, что и представит, так только хорошую песенку:

А, на кладбище, так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать.
Нам судьба уготована странная:
Беспокоимся ночью и днем,
И друг друга грызем на собраниях,
Надрываемся, горло дерем.
Друг на друга мы все обижаемся,
Выдираемся все из заплат,
То за лучшую должность сражаемся,
То воюем за больший оклад.

— Коллеги, а не перегнули мы с ней палку? — включилась в разговор добродушная бабушка Мамошина: ей всегда всех жалко, только себя она не жалела. — Как-то Диночка наша побледнела немножко, и ручки у неё тряслись.