Тайные тропы

Стоял морозный день, на редкость ясный, солнечный. Было воскресенье. На улицах толпились горожане. Последнее время жители особенно охотно выходили из домов, чтобы посмотреть на проходившие через город немецкие воинские части. Шоссе, пролегающее с запада на восток, делило город на две половины, образуя прямую, как стрела, улицу, названную оккупантами по ее дореволюционному имени — Барятинской. Движение по ней не прекращалось ни днем, ни ночью. Беспрерывно шли танки, бронетранспортеры, бесчисленные автомашины с различным грузом, бензозаправщики, мотоциклы и даже парные подводы. На них сидели немцы, призванные в армию по тотальной мобилизации. Хмурые, разновозрастные, без свойственной кадровым фашистам выправки, с желчными, недовольными лицами, с обвязанными, точно у старых баб, головами, они ехали молча. Части двигались на восток. А обратно — на запад везли преимущественно раненых солдат. Техники не было видно. По слухам, со времени битвы под Орлом немцам редко удавалось в сражениях спасать технику, ее, как правило, захватывала Красная Армия. Горожане осторожно бросали злые реплики по адресу немцев: «Эти фюреру не служаки», «Едут в плен сдаваться», «Им там в «котлах» вшей повываривают».

В городском парке было людно. У самого входа, направо, где раньше стояла эстрада, теперь разместилось офицерское кладбище с ровными рядами однообразных березовых крестов. Кладбище непрерывно росло. Иногда похоронные процессии прибывали сюда два-три раза в день: везли умерших из местного госпиталя и с фронта.

Сегодня привезли сразу восемь гробов. Хоронили каких-то видных фашистских вояк. Лились звуки траурного марша. Шествие замыкал взвод автоматчиков. В парке чернели восемь свежеотрытых могил. Время перевалило за двенадцать. От процессии отделилась маленькая закрытая машина и на большой скорости въехала в аллею парка. Из кабины вылез хромой немец — комендант города. Он постоял, осмотрелся. Сказал что-то адъютанту. Тот услужливо отвернул ему подбитый серым русским каракулем воротник, и оба направились к кладбищу. У могил хлопотали солдаты с веревками и лопатами. Комендант заглянул поочередно во все восемь ям и бросил восемь раз «гут». Потом посмотрел на сложенные в стороне березовые кресты, толкнул один из них носком лакированного сапога и неопределенно покачал головой. Заложив руки за спину, он стал прохаживаться по аллее. Ему предстояло держать речь у могил, и сейчас он наспех, вполголоса, репетировал свое выступление.

Процессия приблизилась к могилам. Комендант подошел и махнул рукой, давая сигнал к погребению. Прекрасная кожаная перчатка от взмаха соскользнула с руки и упала в яму. Он что-то крикнул своему адъютанту, тот уже хотел прыгнуть в могилу, как вдруг грохочущий взрыв встряхнул город и прокатился многоголосым эхом в морозном воздухе. С краев ям посыпалась земля.

Люди бросились вон из парка. Комендант хотел было что-то сказать солдатам, но потом резко повернулся и заковылял к машине.

— Скорее в комендатуру! — бросил он дрожащим голосом шоферу.

17

Сквозь приятную дрему, которую, казалось, никак нельзя было сбросить с себя, Никита Родионович услышал мелодичные звуки аккордеона. Звуки неслись из зала. Играл Андрей с увлечением, вкладывая в игру много чувства. И Никите Родионовичу показалось, что сегодня музыка полна грусти. По ней не трудно было догадаться о настроении Андрея.

«Киснет парень, — подумал Ожогин, — надо что-то с ним делать.» Но что именно, Никита Родионович не знал. Условия, в которых они с Грязновым оказались, определяли их бытие, серое, однообразное. И все это до поры до времени было неизбежно.

Аккордеон смолк. Никита Родионович открыл глаза, В окно робко заглядывало утро.

Вошел Андрей. Не глядя на Ожогина, он стал перебирать нотные тетради, лежавшие на окне. Он казался расстроенным, и это сразу насторожило Никиту Родионовича. «Ну, ну, посмотрим, что будет, дальше», — решил Ожогин. Не спрашивая Андрея о причинах его скверного настроения, Никита Родионович принялся одеваться.

День начался по расписанию. Завтракали в девять. Но сегодня за столом молчали. Андрей — неизвестно почему, а Ожогин ждал, когда заговорит Грязнов.

Не допив чая, Андрей встал из-за стола и подошел к окну. Сдвинув занавеску, он принялся все так же молча разглядывать улицу. Чувствовалось, однако, что он взволнован и вот-вот нарушит молчание.

Никита Родионович решил, наконец, помочь другу.

— Что с тобой творится последние дни? — спросил он.

Грязнов обернулся и внимательно посмотрел на Ожогина.

— Ничего особенного.

— А все же?

— Надоела мне эта курортная жизнь, — резко сказал Грязнов.

Ожогин едва заметно улыбнулся

— И ты, значит, решил ее изменить?

— Да, решил...

Никита Родионович откинулся на спинку стула и засмеялся.

— Так, так... Грязнов взял на себя право изменить приказ, данный ему как коммунисту Похвально! Браво, товарищ Грязнов! Может быть, вы поделитесь со мной своими планами?

Андрей посмотрел на Ожогина, и злой огонек мелькнул в его глазах.