Тайные тропы

Через минуту к ним вышел высокий, стройный, со спортивной фигурой немец в штатском костюме. Лицо у него было белое, сухощавое, но дышало энергией. Он пригласил гостей в комнату и закрыл дверь, чтобы приглушить звуки музыки.

— Играет моя супруга. Прошу садиться, — сказал он, усаживаясь рядом с Ожогиным. — Вы от господина Кибица?

— Да, если ваш сосед Кибиц, то мы от него, — ответил Ожогин.

Зорг отличался общительностью, любил и умел поговорить. И хотя говорил быстро, много, тем не менее, облекал мысли в краткую, почти лаконичную форму и не повторялся. Он объяснил, что занятия по разведке и топографии будет проводить после уроков Кибица, также ежедневно.

Из второй комнаты неожиданно вышла молодая, стройная немка. Она внимательно посмотрела на гостей, взяла с письменного стола ноты и ушла к себе. Послышались аккорды незнакомого вальса.

Провожая гостей не во двор, а на улицу, Зорг поинтересовался, найдут ли они сами дорогу домой, и когда Ожогин заверил, что найдут, сказал на прощанье:

— Рад иметь дело с культурными людьми. Вы оба прекрасно владеете языком, и, надеюсь, дела у нас пойдут успешно.

Вернувшись домой, Ожогин сейчас же принялся за работу. Развел краску и, устроившись поудобнее на полу, стал писать объявление. Грязнов возился с чаем, изредка поглядывал на товарища и бросал замечания.

— Главное, чтобы четкие буквы были, Никита Родионович, тогда сразу заметят.

Ожогин молчал. Это смущало Грязнова, но он, скрывая свою растерянность, продолжал болтать обо всем, что приходило в голову.

Наконец, Ожогин поднялся с пола и обратился к Грязнову:

— Ну, как выглядит?

Грязнов прочитал вслух:

— «Ищу аккордеон фирмы «Гонер», размер три четверти. С предложением обращаться по адресу: Административная, 126». Замечательно! — одобрил Грязнов. — Вы не случайно решили заняться изготовлением вывесок, — у вас талант.

— Так же, как и ты не случайно решил давать уроки музыки... Я думаю, что пяти объявлений хватит? Вывесим в центре города.

— Конечно. Кто имеет аккордеон, быстро явится.

— Поживем — увидим...

2

День выдался пасмурный. Долго не могло родиться утро — светать начало поздно, солнце не в силах было пробиться сквозь густую серую завесу, окутавшую землю.

Денис Макарович Изволин проснулся от резкой боли в ногах, — одолевал ревматизм. Ощупью отыскав окно, он снял байковое одеяло и глянул на улицу. Город еще тонул в сизой мгле, свинцовое небо низко нависло над домами.

— Так и есть, — со вздохом произнес Денис Макарович, — не зря ноги ломило.

За окном неслышно моросил мелкий осенний дождь-сеянец. Влажные пожелтевшие листья падали на землю без шума. Один заблудший, измокший коричневый лист ударился в стекло, прилип к нему, потом оторвался и скатился вниз. Денис Макарович смотрел на улицу тоскливо, бездумно. Город медленно, нехотя пробуждался. Вот прошла с брезентовой котомочкой Фокеевна, соседка; у нее трое малышей, надо их прокормить, добыть кусок хлеба. Каждое утро видит ее Денис Макарович, торопливо идущую к рынку, согнутую, тощую, с лицом, ничего не выражающим, кроме болезненной усталости, с глазами, горящими неестественным лихорадочным огнем. Денис Макарович никогда не слышал, чтобы Фокеевна что-либо говорила, — все она делала без слов, без шума.

Вот трое нищих — не идут, а тянут ноги. И тоже молча. За ними, как обычно, сзади мальчишка в большой кепке, сползающей на глаза. Мальчик без конца кашляет и плюет на мостовую. Он смотрит в окно и встречается взглядом с Денисом Макаровичем. Сквозь запотевшие от дождя стекла видно исхудавшее маленькое лицо малыша; кажется, оно состоит лишь из больших серых глаз и полуоткрытого рта. Мальчонка долго смотрит на Дениса Макаровича, будто хочет о чем-то его спросить, потом отворачивается и снова начинает кашлять.

Прошли два немецких солдата, видимо, возвращавшиеся с ночного обхода, — поднятые воротники шинелей, нахлобученные фуражки.

Начался обычный день. Все это было так знакомо Денису Макаровичу, что казалось — он ежедневно смотрит одну и ту же кинокартину, начинающуюся утром у этого окна.

Поеживаясь от неприятного холода, царившего в доме, Денис Макарович подошел к печи и начал выгребать золу. С первых дней оккупации печь была приспособлена к топке лузгой. Денис Макарович полил лузгу керосином и чиркнул спичку. Огонь занялся быстро, печь сразу загудела. Почувствовав приятную теплоту, Денис Макарович невольно улыбнулся. Он с минуту наблюдал, как играет пламя в печурке, потом отошел к столу. Надо было бриться. Усы Денис Макарович берег уже сорок лет, изредка лишь подравнивал ножницами, а вот бороду брил старательно через каждые два дня. Сегодня очередная процедура. Он поставил зеркальце, развел мыло...

На постели застонала жена Дениса Макаровича — Пелагея Стратоновна. И к этому привык Изволин — она часто болела во время войны. Организм пожилой женщины ослаб от бесконечных лишений.