— Я знаю, вот почему я так осторожно себя исследую, — сказал Кальдерон. — Я начал с самого начала, и я признал несколько тяжелых вещей.
— Я не твой исповедник и не твой психоаналитик, Эстебан.
— Но, если не считать Инес, ты — человек, с которым я поступил в своей жизни хуже всего.
— Ты поступил так не со
— Но мне нужно, чтобы ты это знал.
— Я не могу отпустить тебе грехи, — предупредил Фалькон. — Я на это не уполномочен.
— Я просто хотел показать тебе, с какой осторожностью и тщательностью я себя исследую.
Фалькон вынужден был мысленно сознаться, что заинтересовался. Он прислонился к стене и пожал плечами. Кальдерон сделал паузу, чтобы найти нужные слова.
— Я соблазнил Инес, — проговорил он. — Я решил ее соблазнить не из-за ее красоты или ума, не из-за того, какой женщиной она была. Я решил соблазнить ее из-за ее отношений с тобой.
— Со мной?
— Не из-за того, кем ты был: сын знаменитого Франсиско Фалькона… именно поэтому тобой заинтересовалась Инес. Нет, скорее дело было в твоей… не знаю, как сказать… особости. Тебя в то время не очень-то любили. Большинство считало тебя холодным и недоступным, а следовательно, самоуверенным и надменным. Я видел в тебе что-то, чего не мог понять. Поэтому первым, самым естественным для
— Ты уверен, что хочешь мне это рассказывать? — поинтересовался Фалькон.
— Следующий пункт не так близко касается лично тебя, — сказал Кальдерон, похлопывая руками в воздухе, словно Фалькон собирался уходить. — Важно, что ты знаешь меня как… я хотел сказать — «мужчину», но не уверен, что это слово здесь уместно. Помнишь Мэдди Кругмен?
— Она мне не нравилась, — заметил Фалькон. — Она казалась мне коварной.
— Похоже, она — самая красивая женщина из всех, с кем я никогда не был в постели.
— Ты
— Я ее не интересовал, — ответил Кальдерон. — Красота для женщины, — я имею в виду выдающуюся красоту, — это и капитал, и самое большое проклятие. К таким женщинам все тянутся. Нормальному человеку трудно понять это давление. Каждый хочет угодить красавице. Они воспламеняют что-то во всех, не только в мужчинах; а поскольку давление постоянно, они понятия не имеют, у кого из окружающих благие намерения, кого им следует выбрать. Конечно, они легко могут распознать глупых слабовольных бедняг, которые валяются у них в ногах, но есть и другие, сотни и тысячи, — богатые, обаятельные, блестящие, харизматичные. Ты нравился Мэдди, потому что не обращал внимания на ее красоту…
— Не думаю, что это правда. На меня так же действовала ее красота, как и на всех остальных.
— Но ты не позволял, чтобы красота застилала тебе глаза, Хавьер. И Мэдди видела это, и ей это нравилось. Она сходила по тебе с ума, — проговорил Кальдерон. — Конечно, я должен был ее заполучить. Она дразнила меня. Она играла со мной. Я ее развлекал. Вот что это было такое. И хуже всего было то, что нам приходилось говорить о тебе. Я не мог этого вынести. Думаю, ты знаешь, что это сжирало меня изнутри.
Фалькон кивнул.
— Так что когда мы впутались в эту последнюю и роковую историю с Мэдди и ее мужем… Потом мне пришлось об этом лгать, — сказал Кальдерон. — Я давал ложные показания, потому что не мог вынести твоего бесстрашия. Я не мог видеть, с каким самообладанием ты справляешься с этой ситуацией.
— Могу тебе сказать, что я не
— Значит, я не мог видеть, как ты превозмогаешь свой страх, а я в это время в прострации сижу на диване, — ответил Кальдерон.
— Я был подготовлен к таким ситуациям. Я уже в них бывал, — сказал Фалькон. — Твоя реакция была естественной и совершенно понятной.
— Но сам я воспринимал себя иначе, — проговорил Кальдерон.
— Значит, у тебя очень высокие стандарты, — сказал Фалькон.
— Инес чудесно со мной обходилась после моего романа с Мэдди Кругмен, — продолжал Кальдерон. — Лучшей реакции от невесты просто нельзя было ожидать. Я оскорбил ее: объявил о нашей помолвке и в тот же день, да, по-моему, в тот же день, сбежал с Мэдди Кругмен. И все равно она осталась со мной. Она по кусочкам собрала и склеила мою карьеру, мою самооценку, и я… ненавидел ее за это.