Тайные убийцы

— Мы уверены, что Лукрецио Аренас и Сезар Бенито в какой-то степени причастны к этому делу, но мы не смогли вынудить Риверо даже назвать нам их имена, — продолжал Фалькон. — Вероятно, они составляют «вторую половину» заговора. Аренас выдвинул Хесуса Аларкона кандидатом в лидеры партии, так что мы предполагаем, что и Аларкон — в числе соучастников. Но вступали ли Аренас и Бенито в контакт с преступными элементами, которые и поместили бомбу в мечеть? Мы вообще не убеждены, что сможем найти, кто или что такое этот недостающий элемент.

— Но вы можете подвергнуть Риверо, Зарриаса и Карденаса колоссальному давлению…

— Если только инстинкт самосохранения не подскажет им, что они должны просто держать рот на замке: в таком случаем мы сможем повесить на одного из них убийство, а на всех троих — преступный сговор с целью совершения убийства, но не более того, — сказал Фалькон. — Что же касается Лукрецио Аренаса, Хесуса Аларкона и Сезара Бенито, то тут у нас шансов нет. Феррера провела огромную работу только для того, чтобы найти свидетеля, который последним видел Татеба Хассани. После того как эти несколько последних слуг ушли, в доме никого из прислуги не осталось, а значит, нам придется попотеть, чтобы понять, где находились и что делали Аренас, Бенито и Аларкон… если, конечно, предположить, что они явились непосредственно поучаствовать в убийстве.

— На их месте я бы держался подальше, — заметил Рамирес.

— Нить к заговору насчет бомбы тянется через Татеба Хассани, — сказал Эльвира. — Поработайте с подозреваемыми, пока они не расскажут, почему им понадобилось убить Хассани. Как только они сознаются…

— Если бы от этого зависела моя жизнь, — вставил Рамирес, — я бы молчал в тряпочку.

— Не поручусь за Риверо и Карденаса, но я знаю, что Анхел Зарриас — человек очень религиозный, глубоко верующий, пусть, может быть, и ложно понимающий веру. Более того, я уверен, что он найдет в себе достаточно веры, чтобы отпустить себе все свои грехи, — проговорил Фалькон. — Анхел — светский человек. Он понимает, до какой степени в современном испанском обществе приемлемо публичное выражение религиозных взглядов. Но я не думаю, что в данном случае идет речь о сознании менее фанатичном, чем у исламского воина джихада.

— Риверо, Зарриас и Карденас проведут ночь в камерах, — сказал Эльвира. — И посмотрим, что принесет нам завтрашний день. Вам обоим надо поспать. Завтра утром мы получим ордер на обыск всей недвижимости, которая им принадлежит.

— Мне придется уделить хотя бы полчаса своей сестре, — произнес Фалькон. — Ее партнера только что, среди ночи, вытащили из постели и арестовали. Она мне наверняка уже прислала на мобильный не меньше сотни посланий.

Кристина Феррера очнулась, ощутив пронзительную ясность в голове, и села в постели, слегка покачиваясь, точно корабль на якоре под ветром. Так она просыпалась, лишь когда ее материнский инстинкт получал высоковольтный сигнал тревоги от нервной системы. Несмотря на глубину сна, из которой она только что выплыла, она мгновенно все осознала: она понимала, что ее дети не в опасности, но что при этом что-то не так, совершенно не так.

При свете, идущем с улицы, было видно, что в ее комнате никого нет. Она спустила ноги с кровати и осмотрела гостиную. Ее сумка больше не стояла посреди стола в столовой, ее сдвинули на угол. Пальцем ноги она открыла дверь в спальню, которую она приготовила для Фернандо. Постель была пуста. На подушке виднелась вмятина, но одеяло не было откинуто. Она посмотрела на часы. Еще не было половины пятого утра. Неужели он пришел сюда, чтобы проспать всего несколько часов?

Она зажгла свет над столом в столовой и раздернула горловину своей сумки. Записная книжка лежала на кошельке. Он бросила ее на стол. Из сумки ничего не пропало, даже пятнадцать евро наличными. Она села и стала вспоминать их разговор: Фернандо пытался вытянуть из нее новости. Она перевела взгляд с сумки на записную книжку. В ней были личные записи. Она всегда делала две колонки: одну — для фактов, другую — для мыслей и наблюдений. Вторая не всегда согласовывалась с первой и иногда балансировала на грани вымысла. Она перевернула книжку и раскрыла ее. Ей бросилось в глаза одно из ее умозаключений. Оно было написано рядом с именами тех людей, которых Марио Гомес видел поднимающимися вместе с Татебом Хассани на его «последнюю трапезу». В колонку наблюдений и мыслей она занесла единственный возможный вывод из всех исследований, которые провела: бомбу заложила «Фуэрса Андалусия». Никакого вопросительного знака. Смелое утверждение, основанное на фактах, которые она собрала.