Тайные убийцы

И вот мы сидим в таких местах и ищем решения в традициях, истории и религии, а между тем мир за нашими стенами и берегами, гремя, неустанно движется вперед, сокрушая наши верования своими интересами. Люди оглядываются назад, в девятнадцатый век, и изумляются. Как случилось так, говорят они, что народ, которому принадлежит самый мощный из мировых ресурсов, нефть, сырье, которое движет всю мировую систему, — как получилось так, что эти страны позволили большинству своих жителей прозябать в нищете, к тому же политическое, культурное и экономическое влияние этого народа ничтожно?

Ты сам знаешь, что последние, кого надо отправлять договариваться с арабами, — это американцы. Мы во всем противоположны друг другу. Чтобы стать американцем, надо соблюсти ряд условий, в том числе отречься от своего прошлого, своей истории, приняв с распростертыми объятиями будущее, прогресс и американский путь развития. А для араба то, что произошло в седьмом веке или тысяча девятьсот семнадцатом году, сегодня так же ярко и живо, как в тот момент, когда оно случилось. Они хотят, чтобы мы приняли новое будущее, но мы не можем предать свою историю.

— Почему, когда ты рассуждаешь об арабах, ты иногда говоришь «мы», а иногда — «они»?

— Как ты знаешь, я стою одной ногой в Европе, а другой — в Северной Африке, при этом мой ум — где-то посередине, — ответил Диури. — Я понимаю несправедливость ситуации в Палестине, но эмоционально я не могу согласиться с решениями, которые они предлагают: интифаду и террористов-камикадзе. Это ведь то же забрасывание танков камнями, только на другом, более страшном уровне, но все равно это — проявление слабости. Неспособность сплотить силы, необходимые для того, чтобы добиться перемен.

— После ухода Арафата стало возможным пойти вперед.

— Побрести вперед… качаясь из стороны в сторону, — уточнил Диури. — Инсульт Шарона ознаменовал собой конец старой гвардии. Голосование за «Хамас» стало голосованием против коррупции в «Фатх». Посмотрим, пожелает ли им успеха весь остальной мир.

— Но, несмотря на все эти неурядицы, ты все-таки не желаешь жить в Испании.

— У меня — особый случай. Я вырос в религиозной среде, и мне принесла пользу дисциплина ежедневной религиозной практики. Я люблю Рамадан. Я всегда устраиваю так, чтобы жить здесь во время Рамадана: на один месяц в году мирские заботы отступают на задний план, а духовная, религиозная жизнь становится важнее. Нас всех связывают общие ритуалы — посты и праздники. Это дает духовные силы и отдельному человеку, и целому сообществу. У вас в христианской Европе есть Великий пост, но он стал более личным делом, почти эгоистическим. Ты думаешь: я на месяц откажусь от шоколада и не буду пить пива. Это не сплачивает общество, как Рамадан.

— Это единственная причина, почему ты не живешь в Испании?

— Ты — один из немногих европейцев, с которыми я могу говорить о таких вещах и которые при этом не смеются мне в лицо, — сказал Диури. — Этим вещам я научился от своих двух отцов, один из которых предал меня, а другой научил правильно жить. И потому мне трудно и в Европе, и в Америке.

Знаешь, здесь сейчас произошли большие перемены. Наши люди всегда мечтали попасть в Америку. Молодые марокканцы считали, что тамошняя культура — это круто, что общество там — более свободное, чем в Старом Свете, опутанном расизмом, что там терпимее относятся к иммигрантам, а в университетах больше открытости. А теперь ребята думают по-другому. Их влечет к себе Европа, но, памятуя о прошлогодних бунтах во Франции и неуважении, которое в этом году проявила Дания, они мечтают вернуться домой. Что касается меня, то, когда я остаюсь один в гостиничном номере где-нибудь на Западе и пытаюсь расслабиться, включив телевизор, я чувствую, как мое «я» постепенно растворяется, и мне приходится опускаться на колени и молиться.

— И в чем же тут дело?

— Дело в упадке общества, которое пожирается материализмом, — объяснил Диури.

— При том что в этот упадок ты сам вносишь значительный вклад и получаешь от этого упадка немалую прибыль, — заметил Фалькон.

— Я хочу просто сказать, что, если бы я жил не в Марокко, у меня уже через несколько недель иссякла бы воля к действию.

— Между тем ты яростно восстаешь против недостаточного прогресса в арабском мире и его неспособности к переменам.

— Я восстаю против нищеты, против нехватки рабочих мест для молодого и растущего населения, против того, чтобы народ унижали какие-то…

— Но если ты дашь молодому парню работу, он заработает денег, пойдет и купит себе мобильник, портативный компьютер и машину, — возразил Фалькон.

— Да, купит, но только после того, как убедится, что его семья обеспечена, — ответил Диури. — И отлично. Главное, чтобы материализм не стал его новым божеством. Многие американцы глубоко религиозны, но при этом ими движет материализм. Они верят, что эти две вещи идут рука об руку. Что они богаты, потому что они — богоизбранный народ.

— Как все перемешалось, — проговорил Фалькон.