Тайные учения Тибета (сборник)

Хорошо ли он понимал собственные речи или же только повторял прочитанное или слышанное от других?

По просьбе принца-тулку Сакионг-гомштен тоже отправился в турне с проповедями. Я имела случай видеть, как он проповедовал. Повторяю — видеть, а не слышать, так как в то время моих знаний тибетского языка было недостаточно, чтобы понимать все, что он говорил. Но он выглядел в роли апостола весьма внушительно. Его пылкая речь, жесты, богатая мимика обличали прирожденного оратора. Испуганные, залитые слезами лица слушателей свидетельствовали о производимом его проповедями впечатлении.

Мне не пришлось больше видеть ни одного буддиста, ораторствовавшего с такими эффектными приемами. Ортодоксальный стиль исключает жестикуляцию и раскаты голоса как неуместные при изложении истины, призывающей к победе спокойного разума.

Однажды я спросила Сакионг-гомштена: «Что такое высшее освобождение тхарпа (нирвана)»? Он ответил: «Это отсутствие всяких верований, всякого воображения, прекращение деятельности, рожденной иллюзиями».

— Вам следовало бы поехать в Тибет и принять посвящение от учителя «Прямого пути», — сказал он мне как-то в другой раз.

— Вы слишком привержены доктринам ниен теус (буддисты стран Юга: Цейлона и проч.). Я провижу, что вы способны постигнуть «тайное учение».

— Но каким образом могла бы я попасть в Тибет и принять посвящение от учителя «Прямого пути», — возразила я, — иностранцев туда не пускают.

— Ну и что же, — спокойно заметил гомштен, — в Тибет ведет много путей. Не все ламы живут в Ю или Цзанге (центральные провинции со столицами Лхасой и Шигацзе). На моей родине можно встретить ученейших лам.

Мысль отправиться в Тибет через Китай никогда прежде не приходила мне в голову, и даже в тот день намек гомштена ничего не пробудил в моей душе. Мой час тогда еще не пробил.

Второй гомштен отличался очень необщительным нравом и сдержанностью, придававшими обычным обязательным и для него формулам вежливости оттенок высокомерия. По тем же причинам, что и его собрат (о последнем я только что рассказывала), его именовали Далинг-гомштен: Далинг — название местности, где он постоянно жил.

Далинг-гомштен всегда носил строгое монашеское одеяние, дополняя его кольцами из слоновой кости в ушах и пронизывающим его шиньон серебряным с бирюзовыми кольцами украшением дорджи.

Лама проводил каждое лето в уединении на вершине лесистой горы. Там для него была построена хижина.

Незадолго до его приезда ученики и окрестные селяне переносили в хижину припасы на три или четыре месяца. После этого гомштен категорически запрещал кому бы то ни было приближаться к своему жилищу. Я полагаю, ему не стоило большого труда оградить свое уединение. Местные жители не сомневались, что он совершает страшные обряды, завлекая в ловушку демонов, и принуждает злых созданий отказываться от недобрых намерений, угрожающих имуществу и безопасности его почитателей. Покровительство гомштена их успокаивало. Но, с одной стороны, они боялись, приближаясь к хижине, встретить вызываемых злых духов, а с другой — таинственность, всегда отличающая нрав и поведение отшельников-налджорпа, тоже побуждала их к осторожности.

Как ни мало был склонен этот лама отвечать на мои вопросы, он был обязан магарадже своим положением настоятеля маленького монастыря в Далинге, и выраженное князем желание вынуждало его немного изменить своей сдержанности.

В числе тем, затронутых мною в беседе с ним, был вопрос о дозволенной для буддистов пище.

— Подобает ли, — спрашивала я, — истолковывать софизмами категорическое запрещение убивать; дозволено ли буддисту наперекор заповедям есть мясо и рыбу?

Как и преобладающее большинство тибетцев, лама не был вегетарианцем. Он изложил мне ряд не лишенных оригинальности теорий. В дальнейшем мне приходилось слышать их в Тибете.

— Большинство людей, — сказал он мне, — едят только чтобы насытиться, не размышляя о совершаемом ими акте и его последствиях. Этим невеждам полезно воздерживаться от животной пищи. Другие же, напротив, знают, во что превращаются элементы веществ, попадающих в их организм, когда они съедают мясо какого-нибудь животного. Они понимают, что усвоение организмом материальных элементов влечет за собой усвоение других, соединенных с ними духовных элементов. Владеющий знаниями может на свой собственный страх и риск комбинировать подобные соединения, стремясь извлечь из них результаты, полезные для принесенного в жертву животного. Проблема заключается именно в знании, увеличат ли поглощаемые человеком животные элементы его животную сущность или же он сумеет превратить входящую в него животную субстанцию — возрождаемую в нем под видом его собственной деятельности — в умственную и духовную силу.

Тогда я спросила ламу, не выражают ли его слова эзотерический смысл ходящего среди тибетцев верования, будто ламы могут посылать в Обитель великого блаженства духов убитых на бойне животных.