— Утром? — Женька шел следом, по левую руку тянулись задние стены сараюшек, увешанные всякими интересными штуками под узким навесом — топорики, длинная коса — совсем настоящая, какие-то кожаные ремни с пряжками и вдруг — здоровущий хомут, наверное — хомут, решил Женька, проходя мимо поставленных один на один деревянных бочонков, обшитых ржавыми жестяными полосками. И снова озадачился, замечая светлеющее небо и слыша с боков и откуда-то снизу мерное гульканье горлиц:
— Уже утро, да? Вот же… А-а как я? Ну, мы в смысле. И где?…
Женя ускорила шаг.
— Давай потом? Сперва кофе. И солнце.
В стеклянный дом она почти влетела, и Женьке пришлось придержать и самому аккуратно закрыть дверь, застывая на пороге от изумления.
— Ничего себе!
Домик походил на игрушку. Весь был собран из разного размера стекол, как и давешние окна, но тут из деревянных рам было все — стены и граненый купол крыши. От пола до женькиной макушки стекло заменяла полоса полупрозрачной стеклянной плитки — из такой когда-то в городе были сделаны автобусные остановки, это было очень здорово, но потом всю плитку побили и теперь остановки сварены из крашеного железа — лавка из прутьев, над ней козырек в два ската.
Внутри домика оказалась кухня, вполне обычная, со столом в середине и не новой мебелью из белого дсп. Мойка, сушилка, шкафчики и кухонные столы, все шло вдоль стен по кругу и только в одном месте была оставлена пустота, в ней — проем, в проеме видна узкая лесенка с изгибом.
Оглядываясь, пока Женя стремительно набирала воду в электрочайник, ставила на боковой стол кружки, сыпала кофе и сахар, он задрал голову к потолку. Снова повторил:
— Ничего се-бе!
Стеклянный граненый купол был отсечен от помещения непрозрачной площадкой потолка, в центре из него спускалась на цепочке люстра (тоже довольно странная, понял Женька, но решил рассмотреть ее позже), и видимо, именно туда, в самую стеклянную макушку, вела лесенка в проеме кухонной стены.
— Сейчас солнце выйдет, да? — он топтался, не опуская голову, в переносице толкалась, пульсируя, кровь, смотреть было немного больно, поплыл по кухне горячий кофейный аромат, щелкнул, отключаясь, чайник, завыла микроволновка, догоняя сунутые внутрь чашки до кипения. А за стеклянными гранями, ломаясь в них и расцветая, плыли невероятно прекрасные облачные перья, легчайших оттенков алого и лимонного.
— Да. Осталось десять минут. — Женя внимательно смотрела в освещенное окошко на карусель чашек, — надо успеть.
— Ох. Мы туда полезем? Давай чашки, я понесу.
— Уронишь, — Женя сунула ему в руки мягкое кухонное полотенце, — я понесу. Нет, мы пойдем в лабиринт. Не споткнись.
Через минуту они были снаружи, и Женька с великим сожалением окинул глазами граненую маковку стеклянного дома. Лучше бы там, на верхотуре.
— Кухню надо чинить, — объяснила Женя, ведя его какими-то закоулочками между обычных беленых стен, вдоль забора из деревянных кольев, на который свешивались ветки садовых дерев, — там верхние ступеньки провалились, не залезешь. А одному трудно, надо вдвоем.
— Одному кому?
— Потом, хорошо? — она пропустила его вперед, держа в каждой руке по горячей кружке, — открывай. Только. Жень…
— Что?
У нее было серьезное лицо и на пятнах веснушек снова занималась легкая краска, расползаясь по скулам и вокруг носа.
— Я попросить хочу. Ты там не болтай, ладно? Ну, пока солнце. И ничего не спрашивай. Там. Извини.
— Да, конечно, — Женька немного обиделся, потом испугался, что она увидит — обиделся, потом вспомнил про свой носище и черный синяк, успокоился, та не увидит.
— Сандали сними, — девочка еле заметно улыбнулась, не размыкая губ. Сбросила обувь и вошла первой, бережно неся перед собой кружки.
Войдя следом, Женька открыл рот, забыв убрать руку с края высокой калитки. Тут же захотел спросить, и вообще сказать «ну, ничего себе», но уже ж два раза говорил, вспомнил и промолчал, идя следом и потрясенно рассматривая стены и…, и… — да что оно вообще такое?
Каменные стены разной высоты казались мягкими, как подушки, светили густой побелкой, темнели голубоватыми тенями на каких-то кубах и возвышениях — то округлых, то с четкими геометрическими очертаниями. В стороны уходили боковые проходы, Женька заглядывал туда, торопясь за девочкой, спотыкался, когда под босыми ногами оказывались внезапные пара-тройка ступенек вниз или вверх. В один из проходов Женя свернула, и попетляв, они вышли на терраску из длинных, тоже беленых ступенек, но с нее не открывался ожидаемый вид: перед глазами снова был коридор лабиринта с разновысокими стенами. Только дальний его конец обрывался распахнутым прямо в небо проемом, полным алого сияния, выше переходящего в желтый, а еще выше — в нежную зелень и светлую голубизну.
Женя осторожно примостила кружки на белую ступеньку. Шагнув в сторону, вынула из беленой ниши тряпочный вязаный коврик, расстелила, уселась и похлопала рядом.
— Садись, вот тут как раз.