Тайные врата

– Я знаю, мы здесь не для того, чтобы говорить о вашей дочери, – продолжила Лидия Бессон, – но она творит настоящие чудеса. У меня на нее большие надежды. – И закончила, повернувшись к Гранье: – Вот танцовщица, которая усвоила в самом раннем возрасте, что секрет успеха – работа, работа и еще раз работа.

Эмма стиснула зубы. Как только Лидия узнает, что вся работа проделана впустую, что теперь Ребекка хочет нянчиться с ребенком, а не танцевать, она будет потрясена. Но Эмма поостереглась говорить о планах своей дочери. Тот факт, что Ребекка отказывается от дела всей своей жизни из-за чистой случайности, не укладывалось у нее в голове. Кроме того, так ли уж дочь уверена, что беременна? Разговор был такой короткий и невнятный, что Эмма с трудом верила в реальность этой истории.

Гранье взял свободный стул от соседнего столика и поставил его перед Эммой. Красивый стул затемненного дерева – гладкий, покрытый голубой подушечкой с символикой «Ла Марин». Эмма хотела было сказать, что ей некогда, но он опередил ее:

– Черный кофе для мадам, Мариэлль! – попросил он официантку, которая принесла тарелку мидий на соседний столик. – Пойдет?

Эмма кивнула и присела.

– Я только на минуту, – пробормотала она, убирая сотовый в карман, и сказала, обращаясь к Лидии: – Знаете, Ребекка очень много работает. Уже как минимум десять лет. Она живет ну просто как монашка.

Эмма произнесла эти слова непроизвольно, не принимая в расчет разговор с дочерью. Потом повернулась к Гранье:

– Вы тоже ведь понимаете, что танец требует полной отдачи.

Она постаралась показать ему взглядом, что ей необходимо поговорить с ним. Но романист не понял. Вместо него ответила Лидия:

– О, Жан-Филипп знает все это не хуже нас! Одна из его племянниц – настоящая звезда.

Гранье согласился, улыбнувшись уголками губ.

– В самом деле? – поинтересовалась Эмма.

– Знаете, я эклектик. Хожу в самые разные места. Так я придумываю романы. Везде, где есть красота! – заключил он, бросив красноречивый взгляд на грудь Эммы.

Она посмотрела на часы на экране сотового. Полвосьмого. Как Гранье мог шутить в такое время? Парадоксально, но она не могла его в упрекнуть этом. Он сбивал ее с толку. Разочарованный игрок. Беспечный, но в любом случае интересный. Будь она не замужем, она бы… Что за мысли – Эмма отбросила их…

– Жан-Филипп, у меня к вам просьба. Это срочно.

– Заранее соглашаюсь на любую вашу просьбу, – смеясь, ответил писатель.

Эмма с трудом удерживала натянутую улыбку.

– Скажите, что я могу сделать для вас? – мягко спросил он, казалось, глядя в самую глубину ее глаз.

Он почувствовал нетерпение Эммы и пытался ее успокоить. Юмор не действовал, и он переключился на обаяние.

– Жан-Филипп, я вас покидаю, – вклинилась Лидия. – Увидимся позже. Я попытаюсь найти способ вернуться в Париж. До свидания, мадам Шеннон. Мы еще увидим вас в Опере, не так ли?

– Весьма охотно, если, конечно, обстоятельства позволят!

Эмма ничего не понимала, глядя на них. И Гранье, и Лидия были совершенно спокойны. Казалось, они просто не понимали масштаба происходящей драмы.

Гранье смотрел, как уходит его подруга, затем взял стакан вина, отпил глоток и повернулся к Эмме.

– Жаль, вас не было на ее выступлении вчера утром. Он вела одну из тем дополнительной программы: «Состояние тела и уверенность в себе», если я не ошибаюсь. Мило было наблюдать, должен признаться. Все эти дамочки, выпячивающие грудь вперед! Вам уж это точно совершенно не нужно.

Эмма больше не старалась скрыть свое нетерпение.

– Жан-Филипп, прошу вас, хватит! Мне нужно знать, можете вы одолжить мне машину или нет!

Она скороговоркой объяснила, почему ей необходимо попасть в Версаль. Близкие Дэна были абсолютно уверены, что только ей он мог доверить цифры кода, закрывающего backdoor, поскольку открыто он никогда об этом не говорил, но оставлял знаки, важность которых она понимала не сразу. Например, «Ленотр», который «спасет мир».

– Еще одна пророческая фраза вспомнилась мне только что, когда я оставляла ключ у администратора. Год назад, во время нашего уик-энда, Дэн увидел, что я убираю ключ от бунгало в небольшую чашу около двери. Смеялся до упаду. Я сказала ему: «Как Ингрид Бергман в „Нескромном“, помнишь этот фильм?» Он мне ответил тогда: «У каждого свои отсылки. Я положил ключ от мира в Версале, как Людовик Четырнадцатый».

Гранье слушал, явно заинтригованный.

– Баретт обожал Версаль, я знаю, – скорчил он гримасу. – Мне ли не знать! Он заставил меня прорыскать целую ночь по Большому Трианону от пола до потолка, чтобы попытаться найти первоначальные планы садов. Труд психа. И все впустую…

Казалось, что, произнося последние слова, Гранье как бы споткнулся. Эмма предположила, что он подумал о шведской хранительнице, которая была с ними в тот день. Знал он что-нибудь о ее смерти?