— Во-первых, я не тинейджер, а во-вторых, уже обратно все сделали! -.. но ваше поколение ужасает меня, — не обращая внимания на выкрики возбужденной спутницы продолжал брат Аурелии. — Ты младше меня на пятнадцать лет. Всего пятнадцать лет! Но мы не были такими ужасными. У нас была романтика, мы во что-то верили! В демократию, в интернационализм, в прогресс, в то, что люди — хорошие. В то наконец, что можно объединившись, изменить мир. И мы изменяли его! Мы носили майки с портретом Че Гевары! Черт! Из-за тебя я нажал не тот этаж! И теперь придется ехать обратно вниз!
— Извини!
Поль зло нажал кнопку и запыхтел, недовольно морщась. Но Марго не замечала его пыхтения.
— А что, кстати, ты имеешь в виду? — сморщилась она. — Шестьдесят восьмой год? Какое отношение ты имеешь к нему? Ты еще в школу ходил! И сейчас уже никто не скажет, как все было, и кто за что боролся! Да-да! Я все знаю! Моя сестра Верка тоже таскалась с ними. Бабушка не знала, что с ней делать. Все жаловалась матери, писала в письмах, что Верка пошла по кривой дорожке. Но я знаю, ничего особенного хиппи не делали. Они слушали песню «Beatles» «Мichelle», курили марихуану, трахались с кем попало, рисовали мышей и разбитые лампочки. Кажется, так… Но ты не мог этого делать! Ты недостаточно стар для этого! Это мог делать мой отец, но он был занят другими вещами, в России все по-другому…
— Я все прекрасно помню! И идеалы хипизма для меня дороги! Я даже дружил с настоящими хиппи! Со старыми хиппи, которые остались хиппи до конца! Сейчас появились какие-то антиглобалисты, но это глупость. Они просто хулиганы. Вот хиппи — это настоящее. Они были за любовь, против войны.
Марго презрительно посмотрела на Поля, готовясь не оставить от его доводов камня на камне, но вдруг увидела ситуацию со стороны, и ей стало жалко брата Аурелии. Он никогда бы не признался в этом, но он был на грани слез. Стоит ли любой спор чьих-то слез?
— Хотя, ты прав! — внезапно согласилась Марго. — И я сама иногда пугаюсь, куда меня заводит блуд мысли. Но я не виновата. Я просто складываю пазлы. У меня в голове такие зигзулины, и они складываются сами собой в разные узоры. А иногда я представляю, что придумала весь мир, и если перестану ежесекундно придумывать его, он исчезнет.
Лифт остановился и раздвинул створки.
Они оказались на чистенькой лестничной площадке.
— Вот-вот! И эти горе-физики, начитавшиеся Планка говорили что-то такое! — простонал Поль. — Ты такая же сумасшедшая! У меня разболелась голова от твоего бреда. Помолчи.
— Пожалуйста, — Марго пожала плечами.
В конце концов, наплевать, что он там себе думает. Ее больше волнует другое, вернее другой. Что это за человек, в предчувствии которого кубики так ловко упали тремя шестерками вверх? Что это за человек такой, ожидание которого приводит в такое приподнятое состояние? Он может оказаться совсем не тем, что ты ждешь, Марго! Нет! Не может! Так не бывает, чтобы и кубики, и настроение — сразу. Так бывает только тогда, когда день обещает удачу!
Что-то она не заметила… Какая-то заноза царапнула в словах Поля. Так же, как с этим плющом на брандмауэре и с полицейским, лицо которого знакомо. А еще пуговица найденная в трещине между ступеньками.
«Сумасшедшая!» Валерий, предлагая ее Жаку, все время аппелировал к теме сумасшествия. — во-первых, он ей предлагал в будущем прикинуться сумасшедшей; — во-вторых, Жак выгодно продает рисунки сумасшедших; — в-третьих, в газете «Франс-суар» в первый же день Марго прочитала выдумку Лео о том, что кто-то в России из пота шизофреников делает гиперсильные наркотики.
Марго усмехнулась составленному списку — наверное, она и правда сумасшедшая. Но она не хочет быть сумасшедшей, поэтому выбросит все из головы. К черту всю эту дурь!
Поль открыл дверь кватиры, вошел в маленькую аккуратненькую прихожую и вытащил из стенного шкафчика пару тапок с огромными заячьими ушами.
— Шит! — усмехнулась Марго. — Плюшевые зайцы преследуют людей! Хорошо хоть не оранжевые!
— Почему?
— Не люблю оранжевый, — отмахнулась Марго, не вдаваясь в подробности.
— Повесь куртку на плечики в шкаф, — Поль протянул плечики.
— Непременно! — поклялась Марго и послушно выполнила предписание.
Не без робости сунув ноги в тапки, она шагнула в студио, отчетливо оценив преимущество других квартир (Жака и Аурелии), где ботинки снимать не предлагалось. Да. Без ботинок чувствуешь себя почти как в пижаме. Надо бы и в России запретить снимать ботинки.
Не выйдет — на улицах, как в хлеву — глина, куски торфа отвалившиеся от колес грузовиков. Марго подумала, что не припомнит в Париже ни одного грузовика. Трудно поверить, но и выходя на тротуар, она не всегда понимала, что уже не в квартире или маркете, а на улице. Казалось, что город — это огромная лоджия, а двери подъездов — это двери в комнату.