Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Нет-нет, читатель, не спали наши генералы, видя перед собою надвигающуюся опасность, и не отбрасывал презрительно, а то и вовсе из страха перед собратом наш российский император донесения своего флигель-адъютанта и первого русского военного атташе, а также разработанные на основе его сообщений планы императорского генерального штаба.

Вот же документы: «высочайшие повеления», помеченные 27 и 29 октября 1811 года командующим пятью корпусами на западной границе — Багратиону, Дохтурову, Витгенштейну, Эссену и Багговуту — быть готовыми к походу на Вислу.

Мы еще вернемся к тому, почему в конце концов события начали развиваться по плану «Б» и почему вовремя не получил развития вариант «А». Ибо когда уже загромыхала война, не с руки искать потаенные причины. Действовать, не теряя ни одного часа, найти выход — вот что заботило каждого. И вот почему Чернышев сразу же с началом боевых действий упросил государя послать его по главным дорогам отступления, вплоть до Москвы, чтобы на месте определить, какие меры следует взять, дабы сорвать неприятельский порыв.

На стол императора легла четкая и ясная докладная записка, в которой полковник Чернышев писал:

«Опасно возлагать спасение государства только на обе наши армии. Уже при самом открытии похода они разрознены, оставлены на собственные их силы и не могут согласовывать движения взаимно одна с другою. Конечно, храбрость наших солдат ручается в самом мужественном сопротивлении и в подвигах блистательных. Но избранный неприятелем путь действий, движение главных сил его между нашими армиями, отчего он по произволу может обрушиться на любую из них, ставят Бонапарта в возможность не только воспрепятствовать долго соединению Барклая с Багратионом и принудить их к отступлению, но даже отнять у них средства заслонить внутренние губернии.

Какой огромной опасности подвергаемся мы, оставляя во власти неприятеля важную дорогу из Минска в Смоленск и Москву и вовсе не имея войск до самой древней столицы?»

И тут же о мерах, которые в сложившихся условиях необходимо немедленно предпринять:

«В настоящих обстоятельствах губительна медленность набора рекрутов, неизбежная в обширном государстве. Один только голос обожаемого монарха может возбудить общее воспламенение и довести нас до желаемой цели. Призыв к народу, сделанный вашим величеством в древней столице вашей, будет достаточен для составления первой резервной армии из ста тысяч человек. Рекрутов в нее следует назначать из губерний Смоленской, Тверской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской, Орловской и Московской. В шесть недель рекруты поспеют к резервной армии, а между тем Москва снабдит их вооружением и амунициею… Сверх того надобно: 1) приготовить для действующих армий места опоры или лагеря и занять их на первый случай новоформируемыми войсками, которые там могут обучаться; 2) сильно действовать на неприятеля нравственно, показывая ему в наших резервах возобновляющиеся беспрестанно силы наши; 3) избрать и укрепить позиции, куда свести новые войска и где приготовить их для войны…»

И наконец:

«Пока укрепляют новые лагеря и образуют резервы, действующие армии будут продолжать свои движения, стараясь загладить великую, сделанную нами при начале похода, ошибку оставлением минской дороги, чем мы обнаружили сердце государства…»

Москва встретила государя восторженно. То было выражение единого порыва народа, который горел желанием подняться на бесчестного врага.

Как и предвидел Чернышев, повсеместно в центральных губерниях стали создаваться ополчения. Безусые юнцы из дворянских семей и отставные офицеры добровольцами становились в строй. Мужики целыми деревнями брали в руки вилы и топоры, а то смело захватывали оружие неприятеля, чтобы бить супостата.

Но следовало поднимать не только собственную страну. Надо было собирать и объединять силы внешние, чтобы одолеть Наполеона всем миром.

Шведский принц и корона Франции

Всемогущий государь Великой, Белой и Малой России, он же великий князь Финляндский, но пока еще не царь Польский, ехал берегом Балтийского моря. С одной стороны шумели высокие корабельные сосны, устремленные своими вершинами в бездонную лазурь неба, с другой простиралась морская гладь.

До недавних пор Александр Павлович наблюдал за этим берегом Финского залива лишь в подзорную трубу с фортов Кронштадта да со своей императорской шхуны, когда совершал морские прогулки. Ленточка берега — четкая, похожая на рисунки в яркой детской книжке — манила, разыгрывала воображение. Какая она, страна за этими скалами и лесами, на что более походит — на мызы чухонцев под Петербургом, или жизнь там течет на подлинный западный манер, еще недоступный русскому крестьянину?