Александр Павлович находился с наступающими войсками и видел, какое это будет великое подспорье — помощь шведского наследного принца. Сюда, к югу Германии, уже спешил сам Наполеон, которому удалось собрать новую, прекрасно вооруженную, более чем стотысячную армию, и схватка с ним являла для измотанных русских и еще не окрепших прусских войск страшную опасность. Естественно, что развернутое наступление шведов к югу, вдоль реки Эльбы, когда и район высадки для них уже очищен русскими и его не надо брать с боями, — такое шведское наступление расценивалось российским императором как превосходнейший подарок.
Он так и говорил своему генерал-адъютанту:
— Всякий раз, когда речь заходит о наследном принце, не могу не вспомнить, Чернышев, что это благодаря тебе мы получили в союзники искреннего друга и выдающегося полководца. Он мне, признаюсь, сразу пришелся по душе — такой же открытой, как у нас, русских.
Легкая, еле заметная улыбка, пробежавшая по лицу молодого генерал-адъютанта, не укрылась от внимания государя:
— Ну-ну, не смущайся и не скромничай, Александр. Отлично знаю: ты не из тех, кто хвастает своими победами или, что хуже, стремится их преувеличить.
— Осмелюсь признаться вашему величеству, что я подумал сейчас не о себе и своей роли в шведских делах, а о том, что у нас, русских, кроме открытого сердца, существует и поговорка: чужая душа — потемки.
— Иными словами, у тебя, Чернышев, сомнения в искренности поступков наследного принца? — вскинул голову император.
— Пока и поступков нет с его стороны, — решился на откровенность Чернышев. — Маршал Бернадот — храбрый и безусловно честный человек. От сей характеристики не отступлю. Но ведь нынче он — наследник шведского трона. Чтобы вдруг, в одночасье, поднять, по сути говоря, чужую ему нацию на войну, надо указать ей жизненно необходимые цели. Недостаточно заявить: «Хочу победить Наполеона!» — «А может быть, ты, его бывший сподвижник, сводишь с ним прежние счеты и зовешь нас, шведов, умирать ради твоей корысти?» — тут же будет ему в ответ. Покинуть же свои дома, жен и детей, даже пролить кровь, чтобы обрести новые земли, расширить и упрочить страну — это иное дело.
— Так ты хочешь сказать, он вновь заявит о Норвегии? — теперь ухмыльнулся Александр Павлович. — Но священные цели нашей обшей войны, освобождение всей Европы от поработителя — и неуместный торг! Как сие совместить? Разве пристало руководителю нации в такой роковой момент являть собою худший вид расчета и меркантилизма?
— Поверьте, ваше величество, он будет считать и учитывать все, до последнего солдата. И еще припомнит и положит на весы предложенную ему когда-то вами же корону Франции, — закончил Чернышев и слегка зарделся, почувствовав, что о короне и не надобно было бы в сей раз — не императора, а его все же была затея, к тому же и высказанная с известной долей шутки.
Однако Александр Павлович, казалось, пропустил сию дерзость мимо уха — его заботил в данном случае Карл Юхан со своим войском. Неужели и вправду все обернется не как обещано? Да вот же и ветер на море утих, и первые фрегаты с солдатами пришвартовались в Ростоке и Штральзунде, а самого принца нет как нет.
— Не будем предвосхищать события, Чернышев, — произнес Александр Павлович. — Поглядим, какой из тебя пророк.
К несчастью, генерал-адъютант как в воду глядел: торг открылся. И надо же — еще не раздался со шведской стороны ни один выстрел, еще не ступил на землю Померании наследный принц собственною персоной, а свои условия поставил.
Да так решительно, нелицеприятно, что даже Чернышев, казалось, все уже расчисливший наперед, поразился напористости и бескомпромиссности своего недавнего протеже.
В Дрезден прибыл посланец шведского принца и передал на словах российскому императору то, что теперь звучало как непременные условия начала боевых действий.
«Швеция, — выходило в передаче уполномоченного принцем, — ничем не обязана общему делу без предварительного овладения Норвегией. Это — основа наших договоров с императором Александром, которые оставили за ним Финляндию. Далее: договор в Або гарантировал нам в сентябре тридцать пять тысяч солдат. Я, — просил передать Карл Юхан, — ждал их до декабря. Будут ли представлены обещанные тридцать пять тысяч воинов и когда?»
— Господи! — только и воскликнул царь, призывая к себе Чернышева. — Ты был прав в своих предположениях. Но я же дал ему гарантию по поводу Норвегии! Что, открывать боевые действия против Дании, коя теперь нейтральна? Сие означало бы, что нам пришлось бы отвлечь огромное число солдат, которых у нас и так нет. Тридцать пять тысяч обещанных воинов! Да разве не понимает он, полководец, что всех их поглотила моя борьба с Наполеоном в полях России, как и тех, что я не сумел дать корпусу Вальмодена. Однако, если его высочество так уж хочет получить эти недостающие ему десятки тысяч, он может найти их на нашем правом фланге. Я их охотно подчиню ему, если он все же решится прибыть на континент. Да Господь с ним — мы переведем под его командование все имеющиеся у нас силы и сами станем его адъютантами!