Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Мог! А у нас вывели полки на площадь в самом центре столицы. В степях же Малороссии и вовсе возбудили солдат завязать бой с правительственными войсками. Что это, как не мятеж против законной власти? Притом не как в случае с вашею жертвой — злоумышление не в мыслях, что и доказать-то нельзя, не в речах, чего у герцога вашего не было, а — в действии: пуля, штык, убийство!

Нет, не подлостью и подвохом и не вероломно в другом каком государстве — у себя в империи Чернышев тогда самолично арестовал полковника Пестеля — главного заговорщика и зачинщика. А что было у них задумано да и выложено на бумаге в качестве программы? Изничтожить царскую семью и установить якобы свободные порядки. Меж тем Постелю его же единомышленники присвоили звание — диктатор.

— Выходит, вы тоже… — не отступал Савари.

— А я и не отрекаюсь и не прячусь за чью-то волю. Я вызвался сам, чтобы пресечь злоумышление, которое уже полыхнуло костром, а грозилось разгореться пожаром на всю страну. У нас уже такое бывало — разбой Стеньки Разина и виселицы для дворян по всей, считай, Волге и Яике-реке по милости Пугачева, который новым прикинулся царем с новыми порядками. Потом — те, в декабре. Был суд над злоумышленниками и государственными преступниками, большинство из которых — офицеры, изменившие чести. И я заседал в той следственной комиссии — допросы, очные ставки, дознания. Чуть ли не две сотни имен. И — приговор. Только пятерых — к смерти.

— Выходит, на вас — пятеро. Но вы не смущайтесь: власть, она всегда утверждается на крови.

— А если она защищается от тех, кто сам первый пролил кровь и хочет ее пролить еще более? — Теперь Чернышев сузил глаза и не отводил их от лица давнего знакомца. — Вы знаете, Савари, когда-то я рисковал и собственной жизнью и собственной кровью. И тоже ради того, чтобы чужой крови пролилось как можно менее.

— И не было никогда ни малейшей корысти в ваших поступках? — Едва заметная гримаса искусителя вновь появилась на значительном лице бывшего герцога Ровиго.

В сознании русского генерала вдруг помимо его воли возникло то, что он всякий раз старался нещадно от себя отогнать, но что тем не менее беспокоило его совесть. Разве он, заключая брак с княгиней Радзивилл, не держал и впрямь в мыслях, в самом хотя бы дальнем углу, как ее богатства станут и его собственностью? Или же, сидя в заседаниях следственного комитета по делу четырнадцатого декабря, не искушался желанием завладеть тем, что должно было от кого-то из злоумышленников отойти, скажем, в казну?

Однако он ничего не сказал в ответ. Поскольку считал, что сие не имеет отношения к предмету их разговора. Главное, в чем он был убежден, — на нем не было крови герцога Энгиенского.

Иначе — безвинной крови.