Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив

– Сам не знаю, только говорят так. Наша церковь в нижнем городе стоит, вона она, – он указал на храм, который, как обычно, выглядел самым богатым строением в городе. – А к той никто не ходит уже давно. Боятся. Нехорошее, говорят, место.

– Дай угадаю, из-за камней? – уточнил Корсаков. Они вышли за околицу и оказались на опушке леса. Подъем вверх по размокшему склону оказался куда труднее, чем он ожидал. Почва становилась все более коварной, уходя из-под ног, а молчаливая стена леса подступала все ближе, пока ветви елей не скрыли небо полностью.

– Ваша правда, барин, из-за них. Дед говорил, что истинно верующий никогда рядом с такими бесовскими местами церковь не поставит!

– А кто же тогда ее построил?

– Баре, из большого дома, что за лесом.

– Серебрянские?

– Они самые. Раньше им целая деревня принадлежала, но как государь наш людей освободил [7], так все и сбежали помаленьку. Переселились в город, аж целую слободу новую отстроили.

– А чего сбежали?

– Да, говорят, свирепые баре были. Особенно старая тетка-помещица. Я ее видел, когда еще совсем малой был. Она в город приезжала, с головой ругаться, как раз когда последние крестьяне сбежали. Ведьма ведьмой! Как глянет – хоть сквозь землю провались. Но давно уже в городе не появлялась. Да и из дома тоже никто не приходил. Видно, некому стало.

– Когда дожди пошли? – Корсаков боролся с мелочным желанием вручить беззаботно карабкающемуся вверх подростку тяжелую намокшую походную сумку, которая упорно тянула его вниз.

– Не, барин, раньше, уж почитай года три. Когда дожди пошли – совсем не до того стало. Недобрая погода, никто такой в здешних краях не видал. Зверье это чует, бесится. И народ совсем странно вести себя начал.

– Это как?

– Да по-разному. Озверели за две недели так, словно не жили дружно столько лет.

– В каком смысле «озверели»? – допытывался Корсаков.

– А в самом прямом, барин. Злые стали. Чуть что – готовы друг другу в глотки вцепиться. Батька мне говорил, чтобы я носу на улицу не казал в темноте – мало ли что. Уж и батюшка чудить стал, и без доктора мы остались, и голова [8] из дому нос не кажет. Один исправник старается. Он солдат же бывший. Батька говорит, такого ничего не берет. Когда первые драки начались, Гаврила Викторович трактир закрыл да погреб опечатал. Сказал, кто полезет за хмельным – в кутузку посадит.

– И что, помогло?

– Куда там! Заперлись по домам да продолжили меж собой цапаться. Исправник тогда к батюшке, а тот…

– Что?

– Застращал народ проповедью, вериги на себя навесил да в лес ушел, точно сгинул, – отозвался провожатый с детской непосредственностью.

– Достойный пастырь, – хмыкнул Корсаков.

С городской площади церковь на холме выглядела близкой, вот только крутизна холма не позволяла подняться к ней напрямую. Окольный путь по глухой лесной тропинке занял без малого час. Теплым днем да в солнечную погоду такая прогулка доставила бы Корсакову удовольствие. Сейчас же ощущалась сущей пыткой. Сапоги вязли в глубокой черной грязи. Ветви деревьев вымокли настолько, что не давали укрытия от ливня, поэтому струи воды застили глаза. Возможно, поэтому Владимиру чудился в темной чаще неясный силуэт, словно кто-то неотступно следует за ними, стараясь не попадаться на глаза.

– А расскажи-ка еще про усадьбу, – попросил провожатого Корсаков, чтобы отвлечься. – Много их там было, Серебрянских?

– Ой, не знаю, барин, – мальчишка притих. – Те, кто сбежал, баяли, что трое – отец, мать да дочка, молодая и красивая. Но злобная, что бестия. Только, дескать, не менялись они с годами-то. Будто бы еще прадеды тех крестьян хозяев такими застали, а то и прадеды прадедов. Колдуны баре были, не иначе. Страшные. Потому и сидели здесь – стакнулись с духами лесными, которым безбожники раньше кланялись, пока Христово слово сюда не принесли. И церковь поставили для отвода глаз, шоб народ думал, что баре у него набожные, а сами по ночам там жуткие непотребства творили.

– А далеко от церкви до их дома?

– Сам я не ходил, – признался провожатый. – Туда рази что голова отваживался соваться, остальных беглые крепостные застращали. Но, говорят, к Серебрянским вела старая дорога, если не заросла совсем.

Когда они достигли вершины, лес расступился, а ливень обрушился со всей свирепостью. Церковь стояла у самого обрыва, казалось, готовая рухнуть под натиском стихии и времени. Рядом с ней возвышались серые, покрытые лишайником могучие валуны, непонятно какими усилиями здесь поставленные, создавая откровенно жутковатую картину на фоне пасмурного неба. Корсакову они виделись клыками древнего гиганта, пытающегося прогрызть себе дорогу из подземного царства обратно на землю. И, к сожалению, он допускал, что очень недалек от истины.