Тайный брак

В эту ночь я возвращался домой, не испытывая никакого сильного отвращения, ни предчувствий, терзавших меня в последний раз, когда я готовился встретиться со своими. Уверенность в успехе, решившем мою участь, давала мне силу. Давно уже я не чувствовал такой уверенности в самом себе, такой уверенности в своем искусстве уклоняться от опасных вопросов. Я не чувствовал уже страха находиться в обществе с Клэрой или отцом. Большим счастьем было для моей тайны, что я был в таком прекрасном расположении духа, потому что, отворив дверь в свой кабинет, я нашел их обоих у себя.

У Клэры в руках был сверток лент, которыми она вымеряла длину полок в моей библиотеке, заставленной книгами, и в эту самую минуту прикладывала ленту к пустому пространству смежной перегородки. Увидев меня, она остановилась и бросила значительный взгляд на отца, стоявшего подле нее с связками бумаг в руках.

— Вы имеете право, Сидни, удивляться нашему нашествию на ваши земли, — сказал он с обычным спокойствием, но с нотками какой-то особенной доброты. — В этом вините домашнего министра (он указал на Клэру) и обратитесь к нему, если хотите получить объяснение. Я не что иное, как только орудие домашней интриги, а вот ее макиавелльский [7] автор.

На одну минуту Клэра как будто заколебалась. В первый еще раз заметил я в ее глазах, устремленных на меня, выражение замешательства и скрытности. Неужели откровенность наших отношений начала портиться скрытностью и с ее стороны? На этот вопрос сердце мое отвечало скорее и отчетливее, чем я того желал.

— Мы открыты, папа, — сказала Клэра, помолчав с минуту, — следует нам объясниться, но вы знаете, что чаще всего я вам предоставляю обязанность объясняться за меня.

— Слушаю, — сказал отец, улыбаясь. — В таком случае моя обязанность незатруднительна. Я шел в мой кабинет, где ждал меня управляющий, по дороге остановила меня ваша сестрица и привела сюда затем, чтобы посоветоваться, как поставить новую этажерку для книг, тогда как мне придется добрую часть ночи просидеть за проверкой счетов. Клэра желала потихоньку от вас устроить новую библиотеку в тот день, когда вас не будет дома. Но так как вы захватили ее на месте преступления снимающей размеры не хуже любого плотника и с горячностью домашнего деспота, предписывающего свои повеления всему дому, то и приходится отложить в сторону всякое притворство. Вот мы и проявляем по необходимости добродетель и каемся во всем.

Бедная Клэра! Так вот как она мстила за десять дней совершенного забвения! И она же еще боится говорить! Я подошел к ней, поблагодарил ее — боюсь не довольно горячо, потому что от замешательства затруднялся говорить. Мне казалось это роковым предопределением. Чем больше действовал я втайне против своих родных и против их фамильных убеждений, тем больше мои родные проявляли ко мне любви в лице моей сестры.

— Разумеется, — продолжал отец, — я не стал возражать против предполагаемой библиотеки, потому что очень видно, что у вас не хватает места для всех книг, которые вы забираете в свой кабинет. Я только посоветовал не спешить с выполнением задуманного плана. Во всяком случае библиотека понадобится вам только через пять месяцев, потому что ровно через неделю, в этот же самый день, мы уедем в деревню.

Я не мог удержаться от судорожного движения при этой роковой вести. Мне следовало бы предвидеть это затруднение, но я сам не мог понять, как это мне ни разу не пришла в голову мысль об этом отъезде, так как наступило именно то время, когда мы обыкновенно уезжали из Лондона. И еще в этот самый день на будущей неделе! Именно в тот самый день, когда мистер Шервин назначил нашу свадьбу! Страх до того овладел мной, что я весь дрожал и слова замирали на губах, когда я хотел высказать свое желание остаться. — Боюсь, что не буду готов ехать с вами и с Клэрой в назначенное вами время. Мне хотелось бы еще остаться на некоторое время в Лондоне.

Я произнес эти слова тихо, не смея взглянуть на Клэру. В это время восклицание вырвалось из груди Клэры, но слов я не понял.

Отец сделал шаг или два навстречу ко мне и пристально посмотрел мне прямо в лицо с тем проницательным и прямодушным видом, которым всегда отличалось его лицо.

— Вы думаете не ехать с нами в деревню? — сказал он, изменяясь и в тоне, и в обращении. — Это намерение кажется довольно странным. Впрочем, ваше двухдневное отсутствие уже показалось мне несколько странным, но намерение оставаться одному в Лондоне, когда мы все уезжаем, совершенно непонятно. Что вам тут делать?

Оправдание, нет, не оправдание, а ложь — надо же называть вещи своими именами — готова была сорваться с моего языка, но отец не позволил мне произнести ее. Мое замешательство тотчас же поразило отца, хоть я прилагал страшные усилия, чтобы скрыть его.