Тайный брат (сборник)

Полночи за окном
и пол-луны в окне.
Ворочается гром,
как гном на чердаке.
Издалека идут
раскаты майских гроз,
и молнии цветут
кустами диких роз.

А Город Чудаков,

раскрыв балконы, спит,
и тень дневных забот
по улицам скользит.
А тех забот не счесть,
не спеть, не сосчитать.
За все надо платить.
За свет и за кровать.

За смерть платить вдвойне,

за черный траур лент.
За смех платить втройне
и в этот же момент.
И от подвальных нор
до норковых манто —
плати за каждый вздох.
Плати! Не то…

За каждый сантиметр

желаний, дум, разлук
плати горстями слез
и пригоршнями мук.
А за любовь осин
и тонких звонких ос —
наличными морщин
и сединой волос.

За страх грядущих войн,

за черный шрифт газет,
за абсолютный ноль,
за килограмм конфет.
За сонный бег звезды,
за рыночный фонарь,
цыплячие зады,
полуночный трамвай,

улыбку, боль, сирень,

сирены синий бок,
за то, что, наконец,
не прав был правый бог.
За лифчики, за лифт,
за тиф стихов,
за всех блядей,
за всех богов.

Ах, Город Чудаков!

Для всех один закон:
за свист локтей плати,
как за одеколон.

А где же Крысолов —

Черешневый Кларнет?
Сыграет до-ре-ми,
пропляшет или нет?
И уведет ли в степь
крысиный стан забот?
И плату за постель,
вино, водопровод?

Бесплатным будет мир?

Беспошлинным восход?
Беспроигрышным смех?
Безвисокосным год?

Полночи за окном

и пол-луны в окне.
Ворочается гром
в дурманном сне.

Мыслить можно только образами.

Хочешь быть философом, пиши романы.

Это, кажется, Камю сказал, но пишущие обычно сами приходят к такой мысли.

Теперь-то я знаю, что в московских переулках штормило посильнее, чем на траверзе осенних Курильских островов. На островах спасала сама природа. И в людях там процент дерьма и чуда был более нормален. Или приемлем.

Михаил Тропинин входил в лабораторию вулканологии. Самый канун праздников, сотрудники сбрасывались по рублю. «Ну, рубль! Еще рубль!» В это мгновение Тропинин и входил. Рослый, спокойный, не склонный к абстиненции. «Да вот он, рубль! – кричал кто-то. – Да длинный какой!»

Или тропа на Стокап.

Узкая тропа, ведущая на плечо вулкана.

Вниз лучше не смотреть. Перед собой лучше смотреть или на голую каменную стену, поблескивающую кристалликами пироксенов. Вдруг пошел снег. Все странно высветилось, приобрело какие-то преувеличенные объемы. Каменные стены, тропа, багровые рябины на склонах – все поплыло вверх. Закрыть глаза и ни о чем не думать. Или, может, наоборот? Открыть глаза и думать, черт побери!

Вот еще одно письмо с московским штемпелем.

«Жить страшно. Не трудно, плохо, тяжко, а именно страшно, потрясающе прекрасно и жутко. До поры до времени нам все прощается: слабосилие, обман, бестолковость, но настает тот самый день, когда все долги, все грехи и прегрешения сплошным обвалом летят нам на голову, и вот тут надо выстоять, с проломленным черепом дать ответы на все вопросы, возможное исправить и идти дальше.

Бренность заедает меня, мешает принимать решения, двигаться, работать.