Масонский храм находился в обычном доме, находившемся в непримечательном переулке Парижа. Скромный фасад не привлекал лишнего внимания. Ложа старалась не навлекать на себя опасных подозрений и уклонялась от участия в партийных распрях. В тот вечер Робеспьер, закутанный в плащ, прибыл один, верхом на лошади, рискуя угодить в гущу уличных беспорядков или быть узнанным, если кто-то случайно увидит его лицо. Он въехал во внутренний двор, где слуга забрал у него лошадь. Неподкупный вошел в главный дом и только там разделся. Ночь стояла теплая, почти жаркая. Темный коридор вел к преддверию храма. Среди франкмасонов существовала традиция давать своим ложам имена, эта называлась «Жан-Жак Руссо». Большая, отполированная до блеска золотая доска с именем, начертанным красивым италийским шрифтом, висела у входа. Робеспьер знал — его ждут. В примыкавшей гардеробной он натянул белые перчатки, повесил перевязь через плечо и шейный знак с символами ложи и степени посвящения, а также надел запон — белый фартук мастера с положенными символическими изображениями.
Приготовившись, Робеспьер без дальнейших проволочек вошел в храм. Вход, справа и слева, обрамляли колонны Иахим и Боаз, дань памяти Жаку де Моле, сожженному на костре в 1314 году, как раз когда во Франции разгромили храмовников. У колонн со шпагой наголо вытянулся привратник — масонский брат, охранявший ложу во время заседаний. По обе стороны прямоугольного зала длинными рядами сидели те члены братства, кто мог (или отважился) прийти на поспешно созванное собрание. Напротив, в символической ложе храма, заняли свои места высшие должностные лица — пятеро в капюшонах, которых никто не знал в лицо. Робеспьер приблизился к ним, сделав несколько шагов вперед, и поздоровался кивком, скорее вызывающим, чем вежливым. Пол был выложен плитами разного цвета в шахматном порядке, а голубой потолок усеян звездами. В центре зала высились три колонны, окруженные горевшими толстыми белыми свечами. Сверху спускался свинцовый отвес, а вдоль стен лежал шнур с семью узлами. В глубине, в ложе храма, над головой руководителей, парила священная дельта — Всевидящее Божественное око, заключенное в треугольник, в окружении символов Солнца и Луны. Внизу на небольшом возвышении, алтаре, покоились деревянный молот, угломер и циркуль — знаки масонства, унаследованные от легендарных братств вольных каменщиков, строителей средневековых соборов. Их нынешние преемники превратились в интриганов, рвущихся к власти. Правда, не все масоны грешили властолюбием. Многие действительно верили в идеалы будущего совершенного общества и стремились внести посильную лепту в улучшение нравственного и материального состояния человечества. Посвященные высших градусов, как правило, не преследовали иной цели и ничего не желали больше, кроме как покрепче ухватить бразды правления земного царства. Самое парадоксальное — многочисленные ложи обязаны своим возникновением покровительству тамплиеров, а значит, масонский орден в начале пути защищал именно то, что ныне жаждал уничтожить. Впрочем, не менее парадоксально и превращение (стараниями новых правителей) идеалистического девиза революции «Свобода, Равенство и Братство» в уродливую карикатуру, не вызывавшую открытых насмешек только потому, что люди гибли тысячами на эшафоте.
— Братья, я пришел сюда просить вас о снисхождении, — сказал Робеспьер с проблеском гнева в глазах.
Ему не нравилось просить, он привык приказывать. Но разумеется, останавливаться на полдороге он не собирался.
— Нам известно твое желание, брат наш. И ты должен понимать: мы не можем дать тебе этого, — вынес приговор Великий мастер недрогнувшим голосом, красивым, звучным голосом, исполненным умиротворения.
— Не можем, — повторили по очереди, словно читая литанию, четверо его приближенных в капюшонах.
— Братья мои, в вашей власти совершить чудо: предотвратить падение моего правительства во благо Республики.
— Твое правительство не принесло никакого блага Республике, брат, за исключением одного: отныне никто не осмелится повторить сделанного тобой.
Лицо Робеспьера наливалось краской — порозовело, покраснело и, наконец, стало багровым от неистовой ярости.
— Тогда я заставлю вас! — вскричал он.
Угроза Робеспьера не произвела на присутствующих ни малейшего впечатления. Все присутствующие сохраняли невозмутимое спокойствие в ожидании ответа Мастера.
— Ты не заставишь нас выполнить свою просьбу вопреки нашей воле.
— Еще посмотрим!
Последний вопль Неподкупного затерялся в преддверии храма: так стремительно он выбежал из святилища, сжимая кулаки.