Тайный дневник девушки по вызову. Часть 2. Любовь и профессия

– У тебя чудесные глаза.

Да, и они не прочь посмотреть на тебя подольше.

– Спасибо. У тебя тоже.

– И ресницы…

Хотела ли я так сильно коснуться кого-нибудь в своей жизни?

– Твои тоже.

По всей видимости, существует такой феномен, в обиходе известный как «террористический секс», когда люди после травматического события, подобного тому, что только что произошло в Лондоне, проявляют сверхъестественную сексуальную активность. Это как-то связано с потребностью в привязанности. Я знаю, что так бывает. Через две недели после нападения на башни Торгового центра в Нью-Йорке я встретила в США А₂ и поимела то, что до сих пор вспоминаю как свой величайший оргазм.

Существует такой феномен, в обиходе известный как «террористический секс», когда люди после травматического события проявляют сверхъестественную сексуальную активность.

– Чисто из любопытства – у тебя есть презервативы?

Если бы я могла испытать оргазм без прикосновений – маловероятный случай, но давайте ради гипотезы предположим, что это возможно, – он случился бы в эту минуту.

– Да, – говорю я. – Мне бы следовало отнести их назад и потребовать деньги обратно. Не знаю, какого рода заклятие наложил на них аптекарь, но с тех пор, как я их купила, секса у меня не было.

– Пустая трата!

Я не спрашиваю, имеет ли он в виду меня саму или профилактические средства.

Но мы не можем этого сделать. И не делаем. Ни у одного из нас не хватает смелости перейти из царства желаемого в царство определенности, где мы можем разочароваться, или больше никогда не увидеться, или захотеть никогда не расставаться. Я вижу его в белье, он видит меня без лифчика («Как так получилось, что такая маленькая девочка обзавелась такими большими грудями?» – говорит он, и мы оба смеемся), и, хотя это причиняет боль, мы останавливаемся. Мы – хорошие. Награда нам достанется на небесах, вот только я не верю в существование рая. Никакой награды не будет.

Суббота, 9 июля

– Не реви, черт бы тебя подрал, – говорит Дж., расплющивая меня о свое плечо. Я слышу, как он хлюпает носом над моей головой. Он отставляет меня на длину вытянутой руки, смотрит в лицо. – С тобой все будет хорошо, поняла?

– Да, – говорю я.

Томас протягивает мне конверт. Он сделал для меня открытку, нарисовал на картинке оба наших дома, рядом друг с другом. Внутри, на испанском, пожелание безопасной дороги и удачи, фотокопия какой-то из работ матери Терезы, которая у него всегда висела, приклеенная скотчем, на самом верху его зеркала в ванной. Вот тут я начинаю реветь по-настоящему.

– Я буду звонить, обещаю. – Дж. прижимает палец к моим губам. – Заткнись, – велит он. – Живи своей жизнью, мы будем жить своей, все будет хорошо. Увидимся, – говорит он, как будто я иду в соседний дом, а не улетаю за тысячи миль.

Л. забирает меня в неправдоподобно огромном мини-вэне.

– На этой дороге, дорогая, всегда столько сутенеров, – говорит она и заливается смехом.

Салон набит до отказа: два чемодана, две коробки. Еще лампа и покрывало, которые я дарю ей. Времени достаточно, чтобы забежать в кафе позавтракать, и я рассказываю ей про Дэвида. Она пожимает плечами.

– Хорошие тормоза, детка, – говорит она. – Отвержение убивает, но разочарование только ранит. Ты прорвешься.

– А что, если я совершаю ошибку, возвращаясь обратно?

Я не обязана садиться на этот самолет. Я не обязана уезжать отсюда, ни сейчас, ни вообще. Мы могли бы жить в маленьком пляжном коттедже, растить детей, стареть вместе, загорелые и счастливые, и никогда больше не испытывать необходимости надевать зимнее пальто.

«Отвержение убивает, разочарование только ранит. Ты прорвешься».

Она смотрит на меня своим патентованным взглядом «специально для детишек», как будто я – особо тупая двенадцатилетка, которую надо хорошенько шмякнуть по башке.

– А что, если мы все совершаем ошибки? Что, если ошибкой было бы остаться? Ты думаешь, всем остальным устраивают предварительный просмотр их жизни? Ты делаешь выбор и, мать твою, придерживаешься его, иначе вообще ничего не будет делаться! – Она допивает свой кофе. – Только дай мне знать, чем все кончится, милая.

– Ладно.

– И делай что хочешь, только не звони ему из аэропорта. Никому из них.

– Ладно.

Я вру, мы обе об этом знаем.

У терминала она сигналит какому-то мужчине, чтобы он помог нам с багажом. Он не проявляет энтузиазма. На самом деле никто его не проявляет. Мы тащим свои коробки по полу, всю дорогу театрально пыхтя. Она ждет в очереди вместе со мной и обнимает меня, когда регистрация завершается.

– Побереги себя, золотко.

– Ты тоже, – говорю я. Но знаю, что проблем у нее будет меньше, чем у меня.

Воскресенье, 10 июля