Тайный дневник Исабель

Едва я протиснулся в первый ряд зевак, ошеломленно смотревших на жуткую сцену, как почувствовал на себе ее подозрительный взгляд. Возможно, в силу того, что все остальное я здесь уже видел, все мое внимание в этот момент — словно под воздействием магнита — обратилось на ее стройную фигуру, почему-то оказавшуюся в самом центре этой ужасной сцены. Она была как цветок, изумительно распустивший все свои лепестки посреди помойки. Она была одета в легкий белый халат, и это дало повод разыграться моему сладострастному воображению. Ее непричесанные черные волосы ниспадали ей на плечи, а ее лицо без косметики демонстрировало все великолепие своей естественной красоты. Она уставилась на меня своими темными, как ночь, удивительными глазами, с вызывающим видом, без малейшего смущения выдерживая мой взгляд. Самоуверенная. Надменная. Она была богиней… Нет, одновременно тысячей богинь: и древнеримской Венерой, и греческой Афродитой, и египетской Изидой, и вавилонской Иштар, и финикийской Аштарт, и… индуистской Кали.

Только твое появление смогло отвлечь меня от нее. Ты вышел из ванной — белый как мел, с перекошенным лицом, с опухшими — превратившимися в малюсенькие щелочки — глазами и с все еще кровоточащей раной на лбу. Твое состояние было весьма плачевным. Я тебя еще никогда таким не видел. Когда ты подошел к ней, ты пошатнулся так сильно, как будто едва-едва не потерял сознание. Увидев, что богиня, снова превратившись в обычного смертного человека, стала поддерживать тебя обеими руками, я ощутил, как непонятное, но теплое и спасительное для меня чувство охватило мое существо, все еще находящееся под воздействием ее чар, и я решил взять ситуацию под свой контроль. Увидев мажордома, я отправил его вызвать полицию.

1914 год

1 января

Я помню, любовь моя, как после весьма трагического начала года в Брунштрихе замок стал бурлить в своего рода катарсисе; ужас, истерика и замешательство безжалостно подавили ранее свойственные Брунштриху жажду удовольствий и разрушили праздничную атмосферу. Словно в какой-нибудь древнегреческой трагедии, насильственная смерть Бориса спровоцировала долгие дискуссии о смертности человека, о власти, о героизме, о религии и о смерти вообще. Это вырождающееся и никчемное общество принялось оживленно судачить по поводу бренности своего существования, превратив произошедшее событие в один из актов действа, называемого рождественскими и новогодними праздниками.

В замке, как никогда раньше, развернулась бурная деятельность. По его многочисленным гостиным бродили группки тех, кто хныкал по поводу произошедшего, и тех, кто оживленно по этому поводу дискутировал, а еще сюда понаехало множество полицейских и прочих представителей правоохранительных органов.

— Боже мой, какая трагедия!

Усевшись на диван, твоя матушка прикрывала лицо рукой, в которой она держала очень красивый вышитый платок. Вокруг нее собралось множество дам, посчитавших своим долгом в такой критический момент находиться рядом с ней. Она сокрушенно причитала:

— Никогда еще в Брунштрихе не происходило ничего подобного! По крайней мере, с тех самых пор, как великий герцог Константин убил свою жену и затем повесился в северной башне. Однако это произошло еще в Средние века, а тогда все люди были очень грубыми.

Собравшиеся вокруг твоей матушки сердобольные дамочки сочувственно закивали. Я подала ей чашку чая, однако она неохотно сделала из нее лишь пару глотков, а затем продолжила свои жалобные разглагольствования:

— Что же нам теперь делать?! По всему дому слоняются эти зловещие полицейские… А мы сидим здесь едва ли не под замком, потому что нам не разрешают отсюда выходить, как будто мы какие-нибудь преступники. Какое унижение! Какое бесчестье! Придется сказать экономке, чтобы она передала кухарке, что еды нужно готовить намного больше… А она, видите ли, сердится из-за того, что ей приходится менять меню! Прислуга стала уже совсем не такой, какой была раньше…

Сидящие вокруг твоей матушки дамочки, выражая свое согласие с ней, снова дружно закивали. Затем все дамы — кроме графини Марии Неванович, бабушки Нади, считавшей себя вашей близкой родственницей, — осмелились подойти на шаг к твоей матушке и обратиться к ней с утешительными словами, сопровождаемыми выразительной жестикуляцией.

— Не переживай, Алехандра. Рядом с тобой — волей Божьей — находимся все мы, и мы поможем тебе все это пережить. Если потребуется, я прикажу вызвать сюда свою кухарку, — сказала одна из них.

— Ну, конечно! Я тоже вызову сюда свою кухарку, — поддержала ее другая.

— А я — свою, — заявила третья. — И еще парочку служанок.

— Ты нам только скажи, чтотебе нужно, и мы все сделаем, — подхватила четвертая.