Тайный дневник Исабель

Да, Лизка была моей героиней.

Эхо выстрела. Глухой звук, раздавшийся от падения тела на землю. Последовавшая за этим жуткая тишина. Я осознал, что воспоминания об этом будут терзать ее всю оставшуюся жизнь — так же, как подобные воспоминания уже терзают меня. И я смог ее понять и простить.

Она, возможно, меня в этот момент не слушала, но я все же стал шептать ей на ухо, пытаясь успокоить ее интенсивными ласками, которые были не столько похожи на ласки, сколько на массаж:

— Я знаю. Я очень хорошо знаю, что ты чувствовала… Все в порядке. Ты сделала то, что должна была сделать. Ты сделала то, что тебе было необходимо сделать.

В тот вечер я проводил Лизку в ее комнату. Мы шли неспеша, глядя в пол, почти не разговаривая.

Когда мы подошли к порогу ее комнаты, она меня обняла, прильнула головой к моей груди и погладила ее, словно пытаясь нащупать что-то под моей рубашкой.

— У тебя на груди тоже нет клейма.

— Как и у более чем девяноста девяти процентов населения Земли, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

По правде говоря, эта ее реплика не произвела на меня особого впечатления: я разволновался уже от обычного прикосновения ее руки — как подросток, который в период полового созревания вдруг обнаруживает, что прикосновение может быть очень-очень приятным.

— Недоверие — вот главный козырь того, кто в конце концов выигрывает. Не забывай об этом.

До моего слуха доносились — словно бы откуда-то издалека — какие-то слова, лишенные всякого смысла. Это ее прикосновение постепенно заставляло меня позабыть об окружающем мире. Оно было похоже на трение обломков камней, на столкновение друг с другом валунов, на удары кремня о кремень, при которых высекаются искры, позволяющие развести огонь.

Я страстно поцеловал ее в губы.

— Позволь мне остаться этой ночью с тобой, — попросил я. Лизка повернулась и зашла в свою комнату, оставив ее дверь открытой.

* * *

Я помню, любовь моя, что в эту ночь моя совесть перестала нашептывать мне на ухо, как она нашептывала мне в другие ночи каждый раз, когда я закрывала глаза. Наконец-то в эту ночь, после долго-предолгого бодрствования по ночам, моя совесть уснула вместе со мной. И если я вдруг просыпалась, то тут же искала объятий твоего брата.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спрашивал он меня.

— Теперь — да, — отвечала я, снова затем засыпая.

17 января

— Мне хотелось бы еще раз сходить в комнату Крюффнера, — обратилась я, любовь моя, к твоему брату на следующее утро.

Хорошенько выспавшись, я, похоже, стала кое о чем догадываться.

Комната Отто Крюффнера, выдававшего себя за Бориса Ильяновича, была в том же состоянии, что и в ту ночь, когда его убили: его личные вещи не были убраны в шкафы; кровать так и оставалась незаправленной — такой, какой она была после того, как с нее стащили лежавший на ней труп; в ванной еще никто не убрал, пыль еще никто не вытер, и пол еще никто не подмел. В комнате даже до сих пор пахло его лосьоном…

В остальном эта комната была похожа на комнаты других гостей: она была просторной, с большой кроватью, ночным столиком, письменным столом, шкафом, трельяжем, столом и парой кресел, поставленных возле камина. Она была искусно украшена, здесь имелись электрическое освещение, водопровод, система отопления и… всегда свежие цветы.

Я знала, что уже начинаю испытывать терпение Карла. Мы, закрывшись в этой комнате, провели в ней уже почти час, в течение которого я делала измерения, оценивала расстояния и возможную траекторию полета пули, осматривала шкаф, письменный стол, рылась в ящиках, заглядывала в ванную и под кровать…

— Все сведения подобного рода уже и так содержатся в отчете полиции и судебного врача. Давай-ка мы лучше переговорим с Ричардом: он — эксперт в области криминологии, — сказал мне твой брат.

Я взобралась на стул, чтобы посмотреть, не лежит ли что-нибудь на шкафу. Там ничего не было. Я спустилась на пол, опираясь при этом на руку, которую мне протянул Карл. Я пыталась не впадать в отчаяние. Мне оставалось надеяться разве что на удачу или на внезапное вдохновение.

— Очень древняя индийская легенда гласит… — начала я вещать громким голосом, — …что изначально все люди были богами…

Карл посмотрел на меня заинтригованным и в то же время скептическим взглядом, не понимая, зачем я это говорю.