Тайный дневник Исабель

Она отдала все свои силы, все свое время и почти все свои деньги на восстановление того, что опять стало ее родным домом. Когда ее дочь появилась на свет, у этого дома уже не было ни дыр в черепичной крыше, ни незастекленных окон. Перила и входная дверь снова были выкрашены в ослепительно-белый цвет, а в печах опять запылал огонь, наполняющий комнаты золотистым светом и теплом.

Исабель решила, что лучший способ зарабатывать на жизнь себе и своей малышке — это открыть такой гостевой дом, каким некогда заведовала ее мать. Однако это было не так-то просто. Незамужней женщине с ребенком, ежедневно ощущающей на себе враждебное отношение жителей городишка, которые ее почти не помнили (а если и помнили, то главным образом из-за порочной и возмутительной связи ее матери с заезжим французом), приходилось, чтобы чего-то добиться, прикладывать удвоенные усилия. Ей не удалось влиться в не очень-то приветливое по отношению к чужакам сообщество жителей североиспанского городишка, которые смотрели на нее, как на иностранку с труднопроизносимой фамилией, которые не поверили ее заявлениям о том, что отец ее ребенка где-то воюет, и которые неодобрительно перешептывались каждый раз, когда она проходила мимо. Часто по вечерам, изрядно намучившись за день, она начинала подумывать о том, что ничего у нее не получится; по утрам, после бессонной ночи, в течение которой то и дело надо было нянчить или кормить грудью свою дочурку, ей приходили в голову такие же пессимистические мысли… Однако стоило ей посмотреть на свою малышку, которая, увидев лицо своей мамы, начинала улыбаться, — как она тут же видела в ее серых глазках свое отражение и чудесным образом находила в себе силы продолжать борьбу за существование.

И так она боролась за существование — незамужняя и с ребенком, — пока Бог наконец не вспомнил о ней и не решил ей помочь.

Как-то в самом конце лета на городишко обрушилась одна из тех бурь, которые становятся судьбоносными и о которых в летописях небольшого населенного пункта — если таковые ведутся — делается запись большими буквами: как-никак, молния ударила в скотный двор самого дядюшки Фруктуосо и убила его лучшую дойную корову. Однако Исабель запомнила эту бурю совсем по другой причине: в этот день исполнилось ровно десять месяцев с момента рождения ее дочери. Ремонт дома, покупка мебели, приобретение одежды для новорожденной (Исабель ведь так и не научилась шить сама), другие расходы — все это приводило к тому, что ее сбережения стремительно таяли. Денег у нее оставалось уже очень мало, а в гостевом доме не побывал еще ни один постоялец. Она с тревогой обнаружила, что вскоре ей нечем будет платить по счетам. Кроме того, у малышки уже несколько дней была высокая температура, она все время надрывно плакала, и ничто не могло ее успокоить. Местный врач, который являлся одновременно и ветеринаром, был всецело занят тем, что лечил собаку, двух кур и супругу дядюшки Фруктуосо, у которой случился нервный срыв.

Когда Исабель уже не знала, что ей еще предпринять, чтобы наконец успокоить свою дочь, в дверь дома постучали.

— Добраго вам дня. Я…

Под проливным дождем, пытаясь заглушить голосом раскат грома, стояла и что-то говорила незнакомая женщина.

— Извините, но мне сейчас не до вас.

Она уж слишком торопилась к своей дочке, чтобы позволить себе разговаривать с этой незнакомкой хотя бы чуть дольше, и уже собиралась захлопнуть дверь. Однако эта женщина, заглянув поверх плеча Исабель внутрь дома, откуда доносился надрывный плач ребенка, вдруг затараторила:

— Этот рибенок… У него балят уши?

Уже давно никто не проявлял никакой заботы ни о самой Исабель, ни о ее дочери. Этот интерес незнакомки — пусть даже это и было самое обыкновенное любопытство — вызвал у Исабель желание броситься женщине на шею и расплакаться.

— Нет… Не знаю. По правде говоря, я не знаю. У нее высокая температура, и она все время плачет… — объяснила она встревоженным голосом.

— Папробуйте капнуть ей нескалька капель сока чиснока и паставьте ей кампресс, — очень громко произнесла, сопровождая свои слова жестами, женщина, которой опять пришлось перекрикивать раскат грома.

Исабель растерянно посмотрела на женщину, плохо соображая из-за шума ливня и раздающегося из глубины дома плача. Ее нервы были уже слишком расшатаны, а ее сила воли — подавлена охватившим ее отчаянием. Эти примитивные по своему содержанию советы показались ей нелепыми.

— Сока чеснока? Но…

Ребенок все плакал и плакал, а дождь все шел и шел и не собирался заканчиваться. Белая вспышка молнии прорезала небо, а затем раздался еще один оглушительный раскат грома.

— Заходите, пожалуйста, в дом. Вы совсем промокли, — наконец сдалась Исабель.

Когда она закрыла дверь и шум дождя стал уже не таким громким, она почувствовала некоторое облегчение. Теперь она уже могла соображать лучше.